Если бы он поговорил с ними так, как он иногда говорит с ней — серьезно, — о своей работе, о книгах, которые читал.
— Я не хочу быть одним из тех безграмотных врачей, которые никогда не читают ничего, кроме «Журнала британской медицинской ассоциации», — говорил он ей. — Ты должна воспитывать меня, милая.
И Эйлин послушно давала ему читать свои любимые романы. — А я думала, ты презираешь искусство.
— Иногда, — отвечал Джоэль, — тебе нужен кто-то, кто бы сказал тебе, что Луна сделана из зеленого сыра, для того, чтобы сподвигнуть тебя выяснить, из чего же она сделана на самом деле. Я делаю резкие замечания в адрес искусства для того, чтобы услышать от людей, что же это такое на самом деле.
Непредсказуемость Джоэля приводила Эйлин одновременно в восторг и в отчаяние. Ей, привыкшей к людям, которые изо дня в день являли миру одно и то же лицо и всегда боролись за рационализм во всем, приходилось иметь дело с человеком, который гордился тем, что являл собой нечто обратное. Она никогда не знала, как он себя поведет — вообще никогда не знала, состоится ли их очередная встреча, поскольку пунктуальность тоже, согласно Джоэлю, была прибежищем тугодумных людей.
Он крайне редко приходил куда-либо вовремя, а однажды, когда Эйлин, уже одетая и готовая к выходу, с беспокойством ходила из угла в угол по квартире в ожидании его прихода, он вдруг позвонил ей и сказал:
— Догадайся, где я, моя прелесть. Я в Хайлендах. Если быть точным, в Авьенморе.
— Что?!
— Во время ленча я познакомился с человеком, который направлялся туда на машине, и я не мог устоять против искушения.
— Поздравляю, — произнесла Эйлин грустным тоном, понимая, что уикэнд окончательно потерян.
— Ты сердишься? Ты правда очень, очень сердита на меня? Ну так давай, сделай мне выговор.
Эйлин была воспитана на уважении прав других людей, и это пришло ей на помощь.
— Я абсолютно не вижу причины, почему бы тебе не поехать в Авьенмор, если тебе захотелось. Я ведь тебе не сторож.
Возникла пауза.
— Благодарю тебя. Это действительно очень мило с твоей стороны.
Эйлин могла бы и накричать на него. Она ждала извинений, каких-нибудь экстравагантных объяснений, но он сказал только:
— Скоро увидимся.
— Возможно, — огрызнулась Эйлин, швырнув трубку.
Встретившись с Джоэлем после этого случая, она вспомнила совет своей матери: «Если сомневаешься, лучше извинись». Поэтому она сказала:
— Прости, что я тогда была резка с тобой.
— Была резка?
— Я бы не вспоминала об этом, если бы это было не так… — глубоко тронутая, возразила Эйлин.
— Ну, я думаю, ты должна была рассердиться на меня. Я вел себя с непростительной безответственностью.
Эйлин подозрительно посмотрела на него. Может быть, он снова пародирует ее родителей?
— Ты свободен делать то, что тебе нравится, — холодно сказала она.
— Ну и чудесно. А теперь прояви великодушие и прости меня. Я в самом деле очень виноват перед тобой. Я даже не знаю, что вдруг на меня нашло. Наверное во мне взыграла кровь моих предков-цыган. Поцелуй меня, и давай забудем все.
Поцелуи разрешали почти все проблемы.
Лето было в полном разгаре. Эйлин готовилась к экзаменам и заполняла анкеты для поступления на курсы учителей. Джоэль тоже засел за подготовку к годовым экзаменам и появлялся бледный, измученный, с красными глазами.
— Давай сходим на какой-нибудь глупый фильм, — предложил он ей как-то вечером по телефону. — Я сегодня едва ли способен на членораздельную беседу. У меня все мозги отсохли.
— Мои тоже, — ответила Эйлин.
— Я займусь их массажем. Но пока тебе придется думать за меня.
В кино он заснул, держа руку Эйлин, и она чувствовала, как в ее душе разгорается чувство тепла и спокойствия. Джоэль так редко бывал тихим и усталым.
Когда зажегся свет, она слегка потрясла его, и он подпрыгнул, как зверь, которого вспугнули.
— О Боже, — воскликнул он. — Я, должно быть, заснул. Пойдем куда-нибудь и выпьем кофе.
— Мне кажется, тебе сейчас лучше пойти прямо домой и лечь в постель, — заботливо сказала Эйлин.
— Чепуха. Немного кофе поставит меня на ноги. Кстати, куда мы поедем во время каникул? У тебя есть деньги? У меня тоже нет.
— Я не думала об этом, — сказала Эйлин.
— Ну, так подумай. Я ведь сказал, что отныне тебе придется думать за меня.