— Проще всего? — возмутился отец.
— А я этого не хотела.
Что правда, то правда. Все лето Эйлин старалась найти уловку и откладывала принятие решения.
— Ну, и что же ты хочешь делать? — холодным тоном спросил отец. — Как я понимаю, единственное, что ты знаешь, это то, что ты не хочешь делать.
И это тоже было правдой. Эйлин не хотела быть учителем, не хотела выходить замуж, делать аборт или иметь ребенка.
— Генри, — сказала мужу укоризненно мать. — Это слишком трудно для нее. Она расстроена, а люди не в состоянии ясно мыслить, когда они расстроены. Тем не менее, дорогая, — повернулась она к Эйлин, — тебе придется сделать свой выбор. Но, что бы ты ни решила насчет ребенка, тебе придется устраиваться на какую-то работу.
— Я понимаю.
— Может быть, самое лучшее для тебя — окончить курсы секретарей.
— Хорошо.
Эйлин чувствовала себя усталой, слишком усталой и несчастной, чтобы продолжать этот разговор. Она встала и подошла к окну, прислонившись лбом к холодному стеклу. Эйлин посмотрела на свои длинные загорелые ноги, торчащие из коротких теннисных шорт, и подумала: «Скоро я уже не смогу влезть в эти шорты».
Она услышала, как мать снова просит ее все обдумать и как можно скорее дать им знать о своем решении. Они не хотят торопить ее или давить на нее, но она должна прийти к разумному решению. Это вовсе не конец света: тысячи незамужних девушек рожают детей.
Просвещенные умы понимают, что эту социальную проблему нельзя решить только моральным осуждением.
Пробормотав что-то неразборчивое, Эйлин выскочила из комнаты, пошла на кухню, чтобы налить себе стакан молока, а после ушла в свою комнату. Она включила радио и легла на кровать, уставившись в потолок, думая ни о чем и обо всем сразу.
Ее родителям никогда не нравился Джоэль, размышляла она, хотя они, конечно, были слишком вежливы для того, чтобы сказать это прямо. Он был слишком хвастлив, слишком самоуверен и при всем этом какой-то несерьезный. Во время дискуссий и споров он намеренно ерничал по всякому поводу или вдруг высказывал такие дикие утверждения, вроде «цивилизация нам ничего хорошего не дала, мы были все счастливее, пока жили в пещерах» или «все дети — умные дьяволы или болваны, умные дьяволы каким-то образом пробьют себе дорогу, а на дураков наплевать».
Для родителей Эйлин это звучало как богохульство, поскольку они искренне полагали, что в каждом классе скрываются безгласные, бесславные Мильтоны.
— Если Мильтон безгласный и бесславный, Значит, это не Мильтон, — с раздражением отвечал Джоэль.
Он настаивал на том, что искусство уже отжило свой век и должно благородно уйти на покой, поскольку машины могут сочинять музыку, писать картины и стихи на вполне приличном уровне. «Сейчас у нас век машин, — агрессивно заявлял он, — и мы не должны вести себя, как динозавры».
Эйлин понимала, что он старается разозлить ее родителей, что бы означало для него победу в тайной войне темпераментов и поколений.
Но ей не хотелось сейчас думать о Джоэле. Это причиняло ей боль. Ей стыдно было вспоминать любую деталь этой неприличной ссоры, она даже с трудом припоминала свои собственные слова, помнила только взаимные оскорбления, напоминавшие извержения вулкана. Да, ей необходимо все обдумать насчет ребенка. Она отпила немного молока, которое показалось ей необыкновенно вкусным, и начала думать о том, что пора ей сделать что-то со своей комнатой.
Эйлин занималась ее украшением последний раз несколько лет тому назад, и с тех пор ее вкусы изменились. Ей надоели строгие белые стены, яркие цветастые занавески. Теперь она предпочла бы ярко-красные занавески, темно-красный потолок и белые обои в розовую полоску.
На книжной полке у нее царил кавардак: детские книги Беатрис Поттер «Железнодорожные дети» и «Маленькие женщины» рядом с современными романами и книгами по искусству. Пора, — подумала Эйлин, — ей решить для себя, кто она, кем она хочет быть и как она хочет жить.
Одно время она носилась с идеей пойти учиться в школу драматического искусства (она имела успех в школьных пьесах), школу изобразительного искусства (любила возиться с красками, холстом и глиной), но всякий раз она не могла принять определенное решение.
«Ты действительно думаешь, что у тебя есть талант?» — спрашивала мать, и Эйлин поспешно соглашалась, что, вероятно, нет. Оставалась лишь одна перспектива — стать учителем. Теперь, очевидно, ей придется быть секретарем. Эйлин попыталась представить себя в роли хорошего секретаря, но не смогла. Очевидно, она была из тех девушек, которые сами не в состоянии что-либо решить, но на этот раз ей придется это сделать. Думать об этом постоянно — все равно, что есть с больным зубом. Каждое движение причиняло мучительную боль.