— Я люблю тебя, Эль, — сказал он.
Она посмотрела ему в глаза, и он точно мог сказать, что его слова застали ее врасплох.
— Да, я люблю тебя. Я люблю тебя всем сердцем. Люблю тебя за то, кто ты есть.
— А кто я? — спросила она.
Она все еще сидела на нем, словно верхом на лошади, и он посмотрел на ее груди, ее красивое лицо, ее светящиеся волосы.
— Я кое-что увидел в твоем дневнике, — сказал он. — Я не читал его, но он был открыт на странице, где говорилось, что «Пусть лучше ненавидят за то, кто ты есть, чем любят за то, кем ты не являешься».
— Я написала это, чтобы напоминать самой себе, — заметила Эль.
— Ладно, я хочу, чтобы ты поняла, я знаю, что ты собой представляешь, и именно поэтому тебя люблю. Я люблю тебя за то, кто ты есть.
— Ты знаешь всю историю? — спросила она.
— Я слышал ее всю, Эль. Грис рассказал мне ее.
— Я беспокоилась, что это могло заставить тебя плохо думать обо мне. Или вообще не думать.
— Никогда, — сказал Форестер, качая головой.
— Я подумала, это может заставить тебя дважды подумать, чтобы быть со мной.
Форестер рассмеялся.
— Ты знаешь столько же обо мне, сколько и я о тебе, — сказал он. — Ты знаешь, что мой отец позволил моей матери умереть. Она умерла во время моего рождения.
— Знаю, — произнесла она.
Форестер кивнул.
— В небольших городках, как этот, не так много секретов, не так ли?
— Нет.
— Я подозреваю, что ты также знаешь, что мой отец пытался убить меня однажды. Он запер меня в подвале с боевыми собаками.
— Питбули на твоих татуировках.
— Да.
— Я слышала.
— Если ты можешь любить меня за все то, какой я есть, то я чертовски уверен, что могу любить каждую клеточку твоего тела, Эль.
— Правда? — выдохнула она, и он схватил свои джинсы с пола у кровати.
В кармане находилось обручальное кольцо его матери. Он не думал о нем с того момента, как положил его туда. Он вытащил его наружу. Затем, с небольшим трудом из-за травмированных ребер, которые все еще ныли после страстных любовных утех, он вылез из постели и повернулся лицом к Эль. Форестер опустился на колено.
Эль сразу же начала плакать. Слезы катились из ее прекрасных глаз по щекам, и из-за этого Форестер едва удерживал себя от безумного желания покрыть ее лицо поцелуями и выпить эти слезы. Сейчас он знал точно, что готов умереть за эту женщину.
— Эль Баркли, — начал он.
Она заплакала сильнее. Он посмотрел на нее, и ему в голову снова пришла мысль, что она, возможно, уже носит его ребенка. Форестер взглянул ей в лицо, потом перевел взгляд на ее роскошную грудь и местечко между ее ног, где, как он помнил, достиг кульминации.
— Эль Баркли, окажи мне честь стать моей женой.
Глава 46
Эль
ЭЛЬ НЕ МОГЛА ГОВОРИТЬ. Она не могла произнести ни звука. Она только кивнула головой и заплакала, между всхлипами пытаясь подобрать слова.
— Да, — всхлипнула она, — Да, конечно. Ничто не сделает меня более счастливой в целом мире.
После этих слов Форестер наклонился и поднял ее с кровати.
— Твои ребра, — вскрикнула она. — Ты их ранишь.
— Мы не были же больно осторожны с этими ребрами сегодня, так ведь? — спросил он. — Не были.
Форестер отнес ее в кресло, стоявшее у огня, и усадил в него. На ней была розовая ночнушка, которую он посчитал невероятно сексуальной. Он поцеловал ее, а затем надел обручальное кольцо его матери на ее палец.
— Откуда ты его взял? — спросила она.
— Это матери.
— О, — произнесла Эль, а потом снова начала плакать, и ничего не могла с собой поделать. — Прости, что не могу прекратить рыдать, — сказала она.
— Тебе позволено делать все, что захочешь дорогая, — произнес он.
Она не могла поверить в это. После всего, что случилось, всего того, что она пережила в своей жизни, всех ее страхов, все так обернулось. Ей сделал предложение этот красивый, сильный, добрый мужчина.
Она знала, что он был плохишом. Он ввязывался в драки, был покрыт татуировками, был остр на язычок, но у него также было сердце, сделанное из чистого-чистого золота. Для нее это было самое главное.