Лена скинула белье и снова вскочила на весы. Никакой ощутимой разницы. Дьявольщина! Она присела, пописала, подтерлась и попробовала еще раз. Ну, может, на треть фунта ниже нормы. Ахх! — с досадой подумала она, отводя в сторону бороду, чтобы лучше видеть шкалу. Вот в чем все дело. Она скинула бороду и колпак Санта-Клауса, швырнула их в ближайшую спальню, распустила длинные черные волосы и дождалась, когда весы угомонятся.
Ну вот. Четыре фунта. Торжествующе лягнув воздух ударом тай-бо, Лена шагнула под душ. Намыливаясь, она поморщилась — солнечное сплетение до сих пор болело от удара. В паре мест сразу под ребрами, куда ей попало мешком со льдом, лиловели синяки. Если перезаниматься в спортзале, бывает и больнее, но эта боль добивала ей чуть ли не до самого сердца. Может, от мысли, что Рождество придется встречать в одиночестве. Впервые после развода. Ее сестра, с которой последние годы они праздновали вместе, с мужем и детишками отправилась в Европу. А Дейл, хоть и мудак на всю голову, постоянно тормошил ее перед праздниками. Теперь же никакой суеты ждать не приходится. Остальная родня в Чикаго, а с мужиками после Дейла ей хронически не везло — слишком много осадочного гнева и недоверия. (Он же не только мудак — он ей изменял.) Все ее подружки — замужем или с полупостоянными бойфрендами — в один голос твердили, что Лене какое-то время лучше пожить одной, чуть больше узнать саму себя. Это, конечно, полная брехня. Она знала себя, нравилась себе, мыла себя, одевала себя, покупала себе подарки, выводила себя на свидания, даже время от времени занималась с собой сексом, что неизменно выходило получше, чем раньше с Дейлом.
— О, эта дрянь насчет познай-саму-себя свернет тебе купол с росчерком, — сказала ее подруга Молли Мичон. — Уж поверь мне, я — некоронованная королева свернутых куполов. В последний раз, когда я решила познать себя лучше, оказалось, что во мне целая шайка сбрендивших стерв. Будто сижу в регистратуре реабилитационного центра. Хотя должна сказать, сиськи у них были ничего. Так или иначе — забудь. Иди и сделай что-нибудь для кого-нибудь другого. Выйдет гораздо полезнее. «Познай саму себя» — и толку-то? Ну познаешь, и выяснится, что ты — полная гарпия. Нет, мне ты, конечно, нравишься, но моему мнению доверять нельзя. Сделай что-нибудь для других.
Это правда. Молли бывала… э-э… эксцентрична, но временами говорила очень здравые вещи. Поэтому Лена и вызвалась ходить с котелком и колокольчиком Армии спасения, собирала консервы и мороженых индеек для продовольственной инициативы Общества анонимных соседей Хвойной Бухты, а завтра, как только стемнеет, выйдет на улицу и отправится собирать натуральные рождественские елочки и разносить по домам тех, кто себе их позволить, вероятно, не сможет. Так она и отвлечется от себя. А если не поможет, канун Рождества Лена проведет на Вечеринке для Одиноких в церкви Святой Розы. Ох господи, ну вот оно. Опять настало Рождество, и она прониклась его духом — ей ужасно одиноко…
А для Мэвис Сэнд, хозяйки салуна «Пена дна», слово «одиноко» звенело колокольцами кассового аппарата. Настанут рождественские каникулы, Хвойная Бухта наводнится туристами в поисках провинциального шарма, а в салун набьются одинокие лишенцы и нытики в поисках утешения. Его-то Мэвис радостно и подавала им в виде своего фирменного (и по спекулятивной цене) рождественского коктейля «Медленный уютный трах в санях Санта-Клауса», который состоял…
— Если тебе невтерпеж узнать, из чего он сделан, отъебись, — говорила обычно Мэвис. — Я профессиональный бармен с тех пор, как твой папаша смыл в сортир тот гондон, в котором булькала твоя единственная надежда заполучить мозги, так что проникайся рождественским духом и плати за выпивку.
Саму же Мэвис рождественский дух не покидал никогда — вплоть до сережек в виде новогодних елочек, которые она носила круглый год, чтобы от нее «пахло как от новенькой машины». Пучок омелы размером с лосиную голову висел над кассовым аппаратом, и если какой-нибудь наивный пьянчуга слишком далеко перегибался через стойку бара, чтобы его заказ наверняка дошел до хозяйки посредством одного из слуховых аппаратов, вне зависимости от времени года он обычно делал открытие: за трепетом черных нейлоновых хлыстов, отягощенных тушью, — они изображали псевдоресницы, — за волосатой бородавкой и слоем помады «Красный соблазн», наложенной шпателем, за газовым облаком «Тарейтонов-100» и кастаньетным перестуком зубных протезов выяснялось, что Мэвис еще очень может поработать язычком. Один парень, к примеру, едва переводя дух и пошатываясь на пути к выходу, уверял, что Мэвис облизала ему самый мозжечок, чем вызвала видения смерти от удушья в темном чулане самой Смерти, — что хозяйка восприняла как комплимент.