— Така нету. Она тёлько что ушля с другим парнем.
— Шутишь.
— И броде как выпиля.
— Лена не пьет.
— Так выгляделё.
— Поискать ее?
— Твоя жь подруга. Прихбати мне с бубета лёмтик ананаса?
— Сам прихватывай. Летать умеешь.
— Прихбатиль бы, тёлько тот осёль с больтём меня как-то нербирует.
— Как я тебя понимаю. — Малютку Воительницу совершенно не смущало, что она беседует с летучим млекопитающим, которое висит кверху ногами да еще и курит при этом трубку.
— Чьебо они там деляют с косаткой?
Уильям подвел Лену к высокому памятнику в центре кладбища и прислонил.
— Ох, кака, — изрекла Лена, заметив на платьице Белоснежки какую-то грязь. Голова у нее держалась не очень прямо, и она хихикнула. — Больше не Белоснежка.
Наркотики выполнили план, но она соображала больше, чем его прежние рождественские подарки. Беспомощная — да, но бодренькая. Хорошо получится. Очень хорошо. Если не заорет.
— Ты стой тихо, и все, — сказал Уильям.
Прихватив жертву одной рукой за горло, он прижал ее к памятнику чуть крепче. Ишь какая прыткая, подумал он, лучше б оттащить ее в фургон и там доделать начатое, но она такая жаркая, сама просится… И когда еще ему выпадет шанс побыть Зорро на кладбище?
Он вытащил нож из чехла на поясе — но хватка на Лениной шее разжалась, больше-не-Белоснежка съехала вниз по монолиту и уселась попой на надгробье.
— Ой, — сказала она.
Почему она до сих пор разговаривает? Обычно к этому моменту они уже не говорят. Чуть раньше он наблюдал, как она съела фруктового кекса и запила его кофе, но одного стаканчика этой бурды не хватит нейтрализовать ту дозу, что он подмешал ей в пунш.
— Так меня любит. Он же не виноват, что шельма, — сказала Лена.
— Заткнись, сучка. — Уильям стукнул ее по голове рукояткой ножа, а когда она открыла рот произнести «ай», схватил ее пальцами за язык и потянул.
Странно. Все изумительные ощущения, что доводили его почти до неистовства — язык в пальцах, ее кожа, ее волосы, его нож, предвкушение, — все это, показалось ему, перебивается сильным запахом обувного крема. Очень странно.
— Đэй, Đo-ðи, — произнесла Лена, имея в виду «Эй, Молли». Но за язык ее, разумеется, держал серийный убийца, поэтому обычной четкости произношения добиться не удалось.
Убийца оглянулся — и тут же щека его встретилась с чем-то холодным и очень острым. Кожа подалась от нажима, и на шею потекла струйка крови.
— Отпусти языка, — изрек черный призрак, воздвигшийся пред ним во весь рост.
Уильям мог толком разглядеть лишь длинный клинок, исчезавший в бронзовых тенях примерно женских очертаний. Убийца отпустил Ленин язык и перехватил нож так, чтобы лезвие спряталось под рукой.
— Встать, — сказал клинок.
Привидение не отнимало его от щеки Уильяма, пока тот вставал, — дьявольски больно. Руку с ножом убийца держал по шву. Ждал.
— Ай, — сказала Лена. — Молли, мне что-то нехорошо. По-моему, кексик. — Она попробовала приподняться, но только скатилась с надгробия.
Молли шагнула чуть вбок, чтобы подхватить ее, — вот тут-то он и сделал свой ход. Выкинул нож резко вверх, по дуге к ее груди.
Молли ощутила резкий удар в грудину, услышала громкий щёлк и тут же развернулась с мечом на изготовку на уровне шеи. Но поздно — убийца уже падал. Она заметила, как на лбу у него распускается красный цветок. Зорро рухнул наземь, и глаза его растопырились навстречу звездам. А из тумана, в нимбе света из церковных дверей к ней шагал ручеек, пролитый из десятигаллонной шляпы. В руке у него был девятимиллиметровый «глок».
— Вы тут как, ребята? — спросил Тео. — Я ж говорил, что в костюмах люди ведут себя странно.
Молли оглядела вмятину в латах: черная полировка отколупалась и проглядывала стальная пластина. Малютка Воительница ухмыльнулась констеблю — в темноте и черной краске так ухмылялся бы Чеширский кот.
— Ну да, вот в чем загвоздка. В его наряде.
— Где она? Что там?
— Эй, публика, прикиньте, — сказал Джимми Антальво. — У нас новенький.
— Эй, новенький! — крикнул Марти Поутру. — С тобой Марти, прямая трансляция из Хвойной Бухты, гляди веселей — под наши песни хорошо кормить червей.
— Где… где это я? — спросил Уильям Джонсон. — Темно.
— Ты упокоился, дебил, — проворчал Малькольм Каули, который терпеть не мог перемен — равно как и всего прочего.
— О, новичок, — сказала Эстер. — Как это волнительно. Вы знаете слова «Доброго короля Венцеслава»?
Молли и Мэвис ухаживали за Леной — накачивали ее кофе и сочувствием у пианино, — а у выхода из церкви Тео рассказывал о происшествии стайке детективов из конторы шерифа. Они уже нашли фургон Уильяма Джонсона, а в нем — разнообразные пыточные инструменты и ледяной компресс из человеческих языков. Общее мнение поэтому было таково, что Тео теперь сочтут героем. Их это невообразимо раздражало.