— Да, Боб, да... Так...
Дальше все происходило с головокружительной быстротой.
На следующий день Страуд расплатился с домохозяином, взял свой чемодан и пошел к Гее. Его биография бродяги-путешественника была видна даже по тому, что чемодан был самой значительной частью всего его имущества. Пересекая расстояние между двумя домами, Страуд пытался во что бы то ни стало определить нынешнее свое состояние и дать название пестрой лавине чувств, столь внезапно нахлынувшей на него. Так какое же название дать всему этому? А вот какое — он только теперь впервые в жизни почувствовал, что он житель Алькатраза, его гражданин. Более точного определения нельзя было найти.
Как только Страуд вошел в свой новый дом, он с удивлением обнаружил, что Гея лежит на кровати, спрятав лицо в подушку, и громко и потерянно плачет. Она подняла лицо, и он увидел на этом лице синяки, а шея вся была в глубоких царапинах. Медальона, с которым Гея никогда не расставалась, на шее не было. Взгляд Страуда с сомнением покрутился по комнате и остановился на шкафу, дверцы которого были распахнуты и все содержимое вывалено на пол. Двенадцать мужчин, вызванные воображением Страуда, смущенно зашевелили стульями, квадрат стал совсем узким.
— Опять был он ? — угрюмо спросил Страуд. — Все деньги твои унес? И медальон отобрал?
Гея, воспрявшая от его присутствия, прерывисто всхлипывала и все кивала головой, словно отвечала на множество других вопросов, которые Страуд попросту не успел еще задать.
— Сейчас вернусь... сейчас... сейчас... одна минута, и я здесь... — Страуд был всклокочен. Он, который всю жизнь искал опору и защиту, сейчас обязан был защитить другого. Он не успел подумать о своей новой роли. — Сегодня дождь был, — пробормотал он,—на улицах слякоть... Я быстро...
И, побледнев, выбежал из дому.
Житель Алькатраза пробежал по запутанной сети переулков и без всяких расспросов сам нашел нужный ему дом. Он взбежал на второй этаж и увидел, что дверь в комнату приоткрыта. Возможно, ее специально оставили раскрытой, наверное, уверены были, что он придет. Накопившееся в нем возмущение диктовало — ударь по этой двери каблуком и войди. Но, как назло, в эту минуту по краешку его сознания прошлось, мелькнуло воспоминание о его рабочем месте — о фабрике, на которой производили женские чулки и трикотаж. Он протиснулся сквозь дверную щель и очутился в полутемной комнате, в которой великан мужчина, одетый и в носках, возлежал на кровати. Страуд заметил, что мужчина не умещался на кровати, — ноги его вылезали за прутья. Но другая подробность мгновенно успокоила Страуда: носки на великане были заштопаны, и довольно грубо, кажется, даже нитками другого цвета...
— Отдай Геины деньги. И медальон тоже.
Собственный голос показался Страуду до боли знакомым.
— Значит, это ты Геин муж, — не поднимаясь с места, процедил мужчина. — Очень приятно. Будем знакомы.
— Нет, пока еще не муж, но мы должны пожениться. Что мне еще сказать, чтоб ты понял меня? У меня нет другого выхода. Я должен взять ее деньги и медальон тоже. Я не могу вернуться с пустыми руками.
— Что ж, ты прав. И я бы на твоем месте точно так же поступил, — безмятежно сказал мужчина. — Не стал бы ведь я молча смотреть, как мою будущую жену избивают, отбирают деньги и медальон. Ты правильно поступаешь.
— Видишь, как спокойно я с тобой разговариваю. Как вежливо себя веду. Это тебе ни о чем не говорит?
— Говорит, отчего же нет. Ты очень хочешь быть счастливым. Это желание так и прет из тебя. Не думай, что глаза у меня закрыты и я ничего не вижу. От тебя разит счастьем. Но это смотря на чей вкус. Я, например, терпеть не могу этот запах. Дешевый одеколон напоминает. Ты ведь извинишь, что я не поднимаюсь.
Здесь таилась какая-то опасность. Страуду стало не по себе: тональность разговора диктовал не он, а лежавший на кровати мужчина. А должно было быть наоборот. И он почувствовал, что уже поздно, что он с самого начала потерпел поражение. Он глянул исподтишка в глубь комнаты и призвал на помощь свои смокинги — двенадцать мужчин молча заняли свои места. Оставалось смиренно ждать, куда поведет, как все повернет лежавший на кровати мужчина. Но Страуд не выдержал й снова заговорил: