Страуд растерянно смотрел на судью и на присяжных. Насколько ему было известно, эти люди являлись его врагами и должны были сделать все, чтобы погубить его. Это было видно уже по одежде, в которой они пришли сюда, и особенно, особенно по галстукам и позолоченным крупным булавкам на этих галстуках.
— Они меня освободить хотят? — прошептал он защитнику.
Защитник отрицательно повел головой.
— Как же так, — не поверил ему Страуд. — Ведь они на моей стороне.
Защитник снова покачал головой.
— Год рождения? — спросил судья.
— 1891-й,—устало и обреченно ответил Страуд.
— Национальность?
— Алькатразец, — устало и примиренно засвидетельствовал Страуд.
— Вероисповедание?
— Католик, — устало выдавил из себя Страуд. Потом очень неожиданно прибавил: — Разрешите сказать имя и фамилию.
— Разрешаю.
— Боб Страуд.
— Мы одержали победу, коллеги, — судья сиял от удовольствия. — Обвиняемый сдался, подчинился силе закона.
Первый присяжный поднялся, подошел к Страуду, несколько секунд внимательно изучал его, потом обернулся к коллегам и сказал с сожалением:
— У него сложение жокея. Он мог стать первоклассным жокеем.
— Бедный парень, — откликнулся второй присяжный. — Он мог жениться, заиметь детей, быть счастливым. И зачем ему понадобилось быть честным, когда кругом сплошная торговля, обман, грабеж и низость...
— Тем более что и неграмотный, — прибавил судья. — Вот только что я прочитал в деле, что он кончил всего три класса.
— Быть неграмотным и совершать честные поступки? — возмутился первый присяжный. — Это уже чересчур. В таком случае его честность объясняется комплексом неполноценности.
— Как ? — сжался от испуга Страуд. — Что это значит?
— Мы не обязаны тебе все объяснять.
— Я хочу знать, что это такое, — попросил Страуд.
— Этого ты уже никогда не узнаешь.
— Прошу вас... — впал в панику Страуд, ему показалось, что секрет заключается именно в этих таинственных словах... Если он выяснит значение этих слов, им трудно будет снова заманить его в ловушку. — Я должен знать, скажите мне, что это значит... Ведь это моя вина, не ваша...
— Я не стану сейчас смотреть на часы, не стану думать, что опаздываю в гости. Это очень дешевый и избитый прием. — Судья торжественно поднялся на ноги, чтобы произнести свой приговор. — Мне уже все ясно, Страуд. Ты обвиняешься в убийстве. Ты приговорен к смерти. Тебя вздернут на виселицу. Ты восстал против всего Алькатраза. Страуд — против Алькатраза.
Страуд знал, что это и есть конец. С того самого дня, когда он впервые в жизни почувствовал, что любит, когда понял, что где-то существует счастье... с того самого дня он смутно стал чувствовать приближение конца. И вот вам развязка. Да какое ему дело было до счастья. Счастье... Что за странное слово...
— Простите меня, — промямлил он, — за мою наглость, за бесстыжесть... — Вдруг он заметил, что у одного из присяжных ворот рубашки тесен и жмет. Это словно подстегнуло его. — Это Гея виновата... — заорал он, захлебываясь.— Почему вы не судите ее? Почему не вызвали сюда? Ведь это ей я объяснялся в любви... Ведь она старше меня... на целых тринадцать лет... и некрасивая, совсем некрасивая... Она обманула меня... притворилась самой лучшей... Она деньги брала у мужчин... за то, что ложилась с ними... судите ее, казните ее...—и он потерянно заплакал. — Бедная Гея, я предал тебя... еще и не любил, а уже предал... это такой народ, Гея... Они кого угодно заставят предать... Заставят отречься от еще не произнесенных слов, от несвершенных дел, от себя самого. — Потом, злобно улыбаясь, обратился к судье и присяжным: — Она не поверит... все равно не поверит... Вы не сможете сделать так, чтобы она считала меня подлым, трусливым... Я доказал, что на все готов ради нее... и сейчас ни о чем не сожалею... — Потом нить мысли оборвалась, он что-то вспомнил и зачастил жалобно: — Я только три класса кончил, я всегда был первым учеником, в транспорте уступал место женщинам и старикам, правил уличного движения не нарушал, может, примете во внимание...
— Почему не даете слова защите? — послышалось из угла.
— Пожалуйста, — судья посмотрел на часы, — но я опаздываю на прием.
— Я только одно скажу. Страуд против Алькатраза не восставал. Скорее наоборот — Алькатраз против Страуда.
— Ага, и этот из тех же, — презрительно усмехнулся первый заседатель, — из тех, кто провозглашает известные истины. Это-де стол, а это стул, а вот стена... — Присяжный огляделся, и воображение его застопорилось, потому что в комнате никаких других предметов не было. Он уныло посмотрел на дверь и захотел было представить, что может быть по ту сторону двери.