Выбрать главу

Я говорил:

– Гнать, гнать надо.

Витя говорил:

– Так невозможно жить, когда вот так вот деньги…

Никита Лызлов говорил:

– Ха, можно и гнать… А может, срок дать?

– Пять лет, – отвечал сам же. – Без права переписки. А также перепевки.

Никита же, Никиток, права голоса не имел, а Николай ходил затравленный, но барабанов не нес.

Теперь мне неприятно думать, что я был так жесток и глуп.

А студенты проводили вечера.

Некое содружество студентов решило развлечься в банкетном зале гостиницы «Ленинград» и желало нашего содействия. Мы согласились содействовать за сто рублей гонорара и привезли некачественную аппаратуру в небольшой зал гостиницы, где и установили ее заранее напротив длинного банкетного стола. «Санкт-Петербург», собственно, не играл в ресторанах, поскольку это считалось дурным тоном и поскольку программа у нас была сугубо концептуально-концертная. Студенты, видимо, удачно потрудились летом и желали не просто слушать концепт-концерт, но и закусывать при сем.

Отстроив аппаратуру днем, мы явились, как договаривались с командиром недавнего стройотряда, к полдевятого, чтобы начать в девять.

Студенты оказались в основном мужеского пола, сидели они за длинным столом угрюмо, набычившись, сняв пиджаки, распустив галстуки и закатав рукава.

Начинаем концерт и чувствуем – что-то не так. Никаких тебе восторгов, аплодисментов, на нас просто не смотрят. Обидно, ну так что – играем себе и играем.

Дверь в банкетный зал приоткрывается, и в нее, я вижу, просовывается белая угрофинская голова. За головойпоявляется тело, и по одежде я понимаю – это действительно угрофинн, а точнее финн из соседней Суоми. Слушает, вежливо хлопает после финального аккорда. Скоро их уже несколько возле дверей. Слушают и хлопают этак вежливо, одобрительно. Скоро они уже, человек с двенадцать, сидят за индифферентным столом возле студентов. Сидят, выпивают, закусывают, аплодируют.

А студенты все так же – угрюмо и набычившись. Не реагируют ни на «Санкт», ни на странных гостей. Тут мы и понимаем, что студенты так успели отдохнуть до девяти, то есть до начала концепт-концерта, что сил и сознания у них осталось лишь на угрюмость и набыченность.

Лишь бывший командир пытается прогнать блондинов, тянет то одного, то другого за локти. Блондины согласно кивают и стараются напоследок ухватить что-нибудь на вилку.

Командир жалуется:

– Столько заработали – жуть. На той неделе гуляли в «Москве». На позапрошлой – в «Неве». Денег еще навалом, а сил более нет. Что делать, а?

Они не знают, что делать, а мы, похоже, знаем. Надо гнать Николая. На эту тему переговорено с избытком, уже и не говорим. Что говорить? Гнать надо. Но не гоним. На одной из репетиций в Водонапорной башне я вдруг начинаю несправедливо поносить Виктора, а Никитку затыкаю привычно. На Николая и не смотрю. По-людски толковать могу только с Никитой Лызловым. А дома с родителями затяжная окопная война. Один месяц покоя и счастья все же не перевешивает четырех лет кайфа.

В конце декабря у нас несколько концертов на «вечерах отдыха» с закусками, а в середине декабря мы с Никитой заняты в Университете. В репетициях перерыв.

Даже Витя не звонит и не заходит, хотя живет рядом, зато звонят круглые сутки малознакомые олухи, и от звонков нет ни покоя, ни радости. Я прошу брата-девятиклассника:

– Если позвонит кто, скажи, что я умер.

Он и говорит. Эффект потрясающий – полгорода волосатиков гуляет на поминках, оплакивая безвременно ушедший талант.

Звонит Никита:

– Ты что, умер?

– Да, я умер. Во сколько завтра собираемся?

– В пять у Водонапорной.

– Кто-нибудь звонил?

– Никто не звонил. То есть покоя не дают по поводу твоей смерти. Но ни Витя, ни Николай, ни Никитка – эти не звонили.

– А они, сволочи, знают, что у нас игра?

– Как же! Знают.

– Значит, в пять у башни. До завтра.

Завтра в пять прихожу на улицу Воинова, где клуб Водонапорной башни, встречаю Никиту.

– Слышь, а наши уже уехали. Вахтер говорит – часа в три собрали вещи и уехали.

– Не подождали. Сволочи. И ладно – таскать барахло не придется. Знаешь, куда ехать?

– Я же и договаривался. Это на Охте.

Едем на Охту и находим двухэтажную стекляшку-кафе. На улице мороз. Продрогшие, спешим на второй этаж, мечтая побыстрее согреться, и я еще лелею желание обругать «сволочей» за самовольный отъезд из Водонапорной башни.

Колонки и микрофонные стойки расставлены, провода аккуратно прибраны – Витина работа. Он навинчивает микрофоны, а Николай возится с барабанами.

– Здорово, сволочи, – говорю я.