- А это неправда?
Теперь уже Алессандро лишился дара речи - уж очень беспардонно прозвучал вопрос. Комиссар воспользовался его молчанием, вскочил и, обогнув стол, левой рукой схватил правую длань Дзамполя, а другую положил на плечо тому, кого, невзирая на легкое (с его точки зрения) недоразумение, продолжал считать другом.
- Алессандро... Неужто ты и мне осмелишься сказать, будто эта крошка тебе не по душе?
Инспектор на мгновение запнулся, и Ромео почувствовал, что, хоть до победы еще далеко, контуры ее уже вырисовываются.
- Не в том дело! - буркнул Дзамполь.
- Не пытайся лукавить с самим собой, Алессандро!.. Тебе нравится Стелла? Отвечай: да или нет? И сразу предупреждаю: если ты ответишь отрицательно, я все равно не поверю! Это дитя просто прелесть!
Дзамполь с горечью хмыкнул:
- Ничего себе дитя!.. Она уже успела пожить в свое удовольствие, не так ли?
- А ты?
- Это совсем другое дело!
- Только потому, что ты побывал в мэрии и церкви? Подобные аргументы недостойны тебя, Алессандро! У Стеллы был муж, у тебя жена, так что вы квиты! Она вдова, ты - вдовец! Бедняжке не повезло с мужем? Ты тоже не обрел особого блаженства в браке. Да вы просто созданы друг для друга! Ты попросишь руки Стеллы, женишься - и делу конец. Тут и говорить не о чем!
- Не о чем говорить? - возопил инспектор. - Так, значит, вы меня жените, делаете отцом семейства, прежде чем я успею все обдумать, а в утешение не находите ничего лучше, как заявить, будто тут и без того все ясно? Ну нет! Разговор еще далеко не исчерпан! Не знаю, как принято поступать у вас в Вероне, синьор Тарчинини, но мы, туринцы, не имеем обыкновения заключать браки с бухты-барахты, наплевав на общественное мнение! И, кстати, по какому праву вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?
- По праву дружбы! А еще потому, что ты мне очень нравишься, Алессандро... и я запрещаю тебе смеяться над этим... Возможно, я ошибся, но... с тех пор как мы познакомились, у меня возникло ощущение, что ты глубоко несчастлив и взъелся на всех женщин только за то, что крайне неудачно выбрал себе спутницу жизни... И потом, мне ужасно жаль очаровательную крошку Стеллу, которая за первую же совершенную глупость расплачивается внебрачным ребенком и вдобавок потеряла того, кто мог бы стать ее мужем... Вот я и сказал себе: в его годы мой друг Алессандро уже ни за что не найдет такой красивой девушки! И он наверняка обретет с ней истинное счастье, поскольку Стелла никогда не забудет, что именно он вернул ей честь! А что до малыша... Он, как пить дать, вырастет настоящим красавчиком. Уж прости меня, Алессандро, но вряд ли тебе удастся зачать такого, поскольку хоть покойный берсальер и немногого стоил чисто по-человечески, но уж насчет внешности - пардон! А ребенок так и не узнает, что ты ему не родной отец: во-первых, никто об этом даже не догадается, а во-вторых, мой Алессандро, с его золотым сердцем, привяжется к малышу! Вот что заставило меня заговорить о тебе со Стеллой... А она так обрадовалась... Будто я вернул ей смысл жизни! И еще я подумал, что в первый раз ты настолько неудачно выбрал подругу, что разумнее хоть теперь воспользоваться дружеской помощью... Мне бы не хотелось огорчать тебя, Алессандро, равно как и принуждать к чему бы то ни было. И лишь искренняя привязанность побудила немного обмануть Стеллу. Прости, если я не прав... Сейчас же пойду к Дани и повинюсь перед девушкой. Видно, бедняге на роду написано остаться матерью-одиночкой, а ее ребенку - незаконнорожденным, несчастным безотцовщиной... Ma que! В конце концов, это же ее вина, правда?
- Ее вина, ее вина... Не стоит все-таки преувеличивать! Этот берсальер оказался записным соблазнителем и обманщиком! А чем чище и неискушеннее девушка, тем легче ей угодить в сети...
- Короче говоря, - елейным тоном заметил хитрюга Ромео, - если я тебя правильно понял, Алессандро, тем, кто поддавался очарованию берсальера, в сущности, следовало бы выдавать свидетельство о благонравии?
- Право же...
Тарчинини так тяжко вздохнул, что человек более проницательный, нежели бедняга инспектор, наверняка заподозрил бы его в лукавстве.
- А теперь повторяю тебе, Алессандро, без всякой горечи: оставим этот разговор... Забудь мой необдуманный и неловкий поступок, хоть я и пытался действовать из самых добрых побуждений. И давай вернемся к нашей работе...
- По-вашему, я сейчас в состоянии работать? Вы хоть представляете, что подумает обо мне Стелла? Да она запросто может счесть меня таким же мерзавцем, как берсальер... хотя и менее красивым, о чем вы мне столь любезно напомнили!
- Но ты ведь совершенно ни при чем, виноват я один!
- Да, но вы-то не можете жениться на девушке!
- А ты не хочешь! По-моему, результат - один и тот же, разве нет?
- Не совсем... По вашей милости Стелла поверила, что я ее люблю!
- Так я скажу, что ошибся и на самом деле ты вовсе ее не любишь... Доволен?
- Доволен? Послушать вас, синьор Тарчинини, иногда невольно задумаешься, есть ли у вас сердце! Кто же это может радоваться, причиняя другому разочарование и горе? И потом... в глубине души я вовсе не уверен, что не испытываю к Стелле никаких чувств... О, разумеется, это еще не бог весть что... Робкий намек на нежность... так что не стоит и огород городить...
- А уж тем более жениться?
- Вне всяких сомнений!
- Но в таком случае, Алессандро, почему ты не хочешь, чтобы я сходил к Дани и попросил прощения?
- Это уже не ваша забота! И вообще мое дело! Ну скажите, что вы можете возразить, если бы мне и впрямь захотелось жениться на этой Стелле?
- Что она уже не девушка...
- А я, по-вашему, сосунок? Уж не принимаете ли вы меня за наивного мальчишку?
- И кроме того, у нее будет ребенок...
Дзамполь хмыкнул:
- Сколько мужчин с гордостью прогуливаются под руку с беременными женами, воображая, будто те носят во чреве их дитя? Я, по крайней мере, заранее знаю, как обстоит дело! Говорю же вам, это касается меня одного! И по какому праву вы мешаете мне жениться?!
До Алессандро вдруг дошло, что он сейчас сказал. Молодой человек осекся, но при виде растроганной, улыбающейся физиономии и не подумал идти на попятный. Инспектор улыбнулся в ответ, и они, рыдая, упали друг другу в объятия.
- Когда ты понял, что любишь ее, Алессандро?
- Сегодня ночью... Я никак не мог уснуть... Злился на вас, на нее, на целый свет... и прокручивал в голове все гадости, которых наговорю вам, Стелле и ее брату, а потом в мертвой тишине комнаты вдруг словно наяву услышал ее нежный и доверчивый голосок... Тогда-то до меня и дошло, что я больше не смогу жить счастливо, не слыша его... Но только, понимаете... тут еще вмешалось самолюбие... Не мог же я допустить, чтобы вы без меня меня женили?.. Ну и хитрец же вы, синьор комиссар!..
- Нет... Всего-навсего - вечный влюбленный и таковым останусь до конца своих дней... Я чувствую настоящую любовь, где бы она ни таилась и как бы тщательно ее ни пытались скрыть... Это истинный дар, Алессандро! Отныне я считаю тебя своим сыном и готов стать крестным твоего первенца, но только ты должен назвать его Ромео. Обещаешь?
- А если родится девочка, пусть будет Джульеттой? Клянусь!
Мужчины снова сели в кресла.
- С божьей помощью, - заметил Тарчинини, - похоже, в семье скоро будет три Джульетты: моя жена, дочь и крестница - твоя дочка, Алессандро!
- Вы и впрямь думаете, что она станет моей?
- Пусть только кто-нибудь при мне посмеет усомниться в твоем отцовстве! Как только мы арестуем убийцу берсальера, я позвоню жене и вызову ее сюда пусть познакомится с вами обоими!
Они помолчали, восстанавливая душевное равновесие, ибо всего несколько минут назад едва не разругались насмерть, а теперь, после примирения, Тарчинини сообразил, что чуть ли не силком, в сущности, женил помощника, несмотря на глубокое отвращение последнего к брачным узам. Так что обоим было с чего перевести дух! И теперь подобно двум противникам, неожиданно для себя самих уступившим не свойственному им порыву, они в полной растерянности глядели друг на друга, не зная, что еще сказать. Наконец Дзамполь нарушил затянувшееся молчание: