Он дернулся, почти просыпаясь, – Такая холодная! – но не отстраняется, наоборот прижимает меня к себе, делясь теплом. Согреваясь в его объятиях, снова засыпаю… Чтобы проснуться от стука в окошко.
– Прасковья! Где ты, черти тебя задери! Скотина твоя по огороду гуляет!
Приподнялась на локте… Блииин! Уже полпервого! Вскочила, натягивая на себя теткин халат, и пулей вылетела на крыльцо.
Адель в саду под яблоней, где же ей еще быть, подбирала падалицу. А овечки расправлялись с клубничной грядкой.
Виталька, увидел меня и закричал, – Соседка, так-перетак, я что должен твою скотину пасти?
– Прости!
– Проспала! – сказала я, запахивая халатик жмурясь от света и ежась от свежего ветра.
Адель, когда я к ней подошла, лениво окинула меня взглядом и продолжила свое занятие. Так ладно с ней разберусь позже – эта никуда не денется, а пока загоню в хлев овечью банду. Пока гонялась по огороду за овцами – потоптали все грядки. В конце концов мне удалось их загнать в овчарню.
Адель все это наблюдала, методично подбирая яблоки и помахивая ушами.
– Все, Адель, наелась и пошла! – заявила я ей безапелляционно.
Она в ответ покрутила головой, отгоняя слепня.
– Ах, нет?!– возмутилась я. – А, ну пошла! Ну правда, ну пойдем, а? Ну будь ты человеком!
Уж не знаю, что подействовало на нее, а может она просто уже была сыта, но корова пошла прямиком к себе. Наверное, если бы она умела, так и дверь бы за собой закрыла.
И все это под тоскливое завывание Миледи. Ах, божечки ты мой, про нее я тоже забыла. Скорее начала месить «хряпу». А потом курам с гусями дать, корову подоить…
Когда разливала молоко по банкам, Григорий, только-только проснувшийся, подошел со спины и обнял меня. – С добрым утром.
– Угу, с добрым. – согласилась я, продолжая свою работу.
– Что такая злая сегодня? – он сел и подперев щеку стал наблюдать за мною.
– Слушай, Григорий, тебе на работу сегодня не нужно? – поинтересовалась я.
Он улыбнулся своей фирменной улыбкой, и я залипла на лучиках-морщинках, разбегающихся от его глаз, – Опять гонишь меня?
– Нет просто не хочу, чтобы тебя уволили за прогулы.
Он хмыкнул, – Не уволят!
Ну да, ну да, ты же у нас звезда! Кто же уволит такого звездуна. Опять за сигаретами полез. Я отобрала у него пачку. – Не нужно тебе курить.
А сама, наоборот, вытащила сигарету и закурила, выпуская дым в сторону.
Григорий смотрел на меня нахмурившись.
– А мне – можно! – пояснила я. – У меня день нервный.
Он засмеялся, – А у меня каждый день такой, так что же мне делать?
Я села к нему на колени и поцеловала его, – Вот что!
– М.. – замурлыкал Григорий, – Такой метод мне подходит!
Его руки тут же проникли под теткин халат. – Прасковья, сними ты этот халат – от него коровой разит.
Ну вот, разрушил магию момента, я слезла с его колен, хотя он и пытался меня задержать. Сигарету затушила.
– Ты, что, обиделась? – Он ухватил меня за рукав.
Да кто я такая обижаться на этого охломона, пусть на него Криска обижается. Поэтому сделала шаг назад и медленно стянула с себя теткин халат, с вызовом глядя на мужчину.
Он правильно понял мой посыл и следующий час мы провели так, что я опять напрочь забыла, про свои обязанности. Очнулась в самый последний момент. Поцеловала Григория и сказала, что сейчас вернусь, только выпровожу свое стадо.
На крыльях вылетела на двор. Открыла дверь хлева и из него щурясь стала выходить корова. Только я заметила, что моя белоснежная Адель отдыхала лежа в куче навоза. Теперь весь ее бок был цвета… скажем телячьей неожиданности.
– Григорий! – крикнула я во всю глотку, причем на две октавы выше.
В доме что-то громыхнуло, в сенях что-то бухнуло, и на крыльцо вылетел взъерошенный Григорий. Из одежды на нем были только джинсы. Хорошо хоть так. Я залюбовалась его торсом.
– Ты что кричишь?
– Корову держи!
– Как?! – мужчина растерянно смотрел то на меня, то на Адель. Адель тоже не ожидала, что перед нею вдруг возникнет полуодетый привлекательный мужчина, и смотрела на него оценивая.
– Как-нибудь, я не могу такую грязнулю отправлять. – Григорий осторожно оглядел ее с одного бока, потом с другого. И присвистнул. – Как ее звать-то?
– Адель.
– Адель?! – уважительно повторил Григорий. – Тихо, тихо, красавица! Умница! Ты скоро, Прасковья?
Я бегом метнулась в дом, быстро схватила свой шампунь, мочалку, плеснула теплой воды в свободное ведро, и выскочила на двор. – Держишь! Хорошо! Держи еще.
Я быстро намазала шампунем испачканный бок коровы. Она с тревогой втягивала ноздрями воздух. Еще бы у меня дорогой шампунь, запах обалденный! Я терла ее мочалкой и ополаскивала теплой водой, а Григорий в это время заговаривал ей зубы, и она, эта вреднюга, его слушала, развесив уши. Ну и что, я бы тоже слушала, если бы меня таким бархатным тембром называли «красавицей», «совершенством», «очаровательной блондинкой», «молоденькой телочкой», «топ-моделью» и «малышкой». Он вообще про что?