Лицо Сакуры вытянулось от удивления. Н-да… Саске скорчил жуткую гримасу, приправленную Ки, и дважды дёрнул бровью, пытаясь собрать всё это обратно в нормальную кирпичную физиономию.
— Что?.. — осёкся Наруто, покосившись на меня своими «синими озёрами».
И если секунду назад я подозревал, что Узумаки просто затроллил Саске, то теперь был уверен, что он совершенно случайно. Кто ж виноват, что о том, что Сакура у нас теперь почти что невеста и девушка Саске, Узумаки раньше самой Сакуры узнал? Кажется, была бы воля нашего младшенького, так Харуно бы до самой их свадьбы ничего не прочухала. Саске справился с собой и пробубнил что-то похожее на «придурок».
Итачи сосредоточенно собрал лицо в кучку, явно пытаясь сохранить на нём серьёзное выражение. А вот я не выдержал и хихикнул. Всё у Учиха не как у людей.
— А?.. — очнулась Сакура, круглыми глазами посмотрев на Саске, а потом на Наруто.
Во взгляде читался гнев. Она покраснела, закусила губу и, кажется, решила, что над ней жестоко пошутили. Реакцию Саске, который больше внимания обратил на Узумаки, можно истолковать очень по-разному. Вот только Харуно не знала, что делать: гордо удалиться, врезать болтливому джинчуурики или спросить, что тут происходит. Ещё и я добавил смешков в эту непонятную для неё ситуацию. Вот мне смешно, а у Сакуры, можно сказать, жизнь кардинально меняется.
Она медленно поднялась, опустила голову, скрывая в тени лицо, прошла мимо нас с Наруто, сжав кулаки, и вышла, тихонько прикрыв за собой двери. Да, взрослеет девчонка…
— На твоём месте, отото, я бы последовал за Сакурой-сан, — после секундной паузы выдал Итачи. — Тебе следовало бы с ней объясниться.
— Согласен, — вздохнул я.
Саске хмыкнул, встал с независимым видом, но всё же вышел из дома. Рука чесалась придать этому гордому ёжику ускорение, но от Саске ещё можно было самому звездюлей выхватить, так что я воздержался от братских напутствий.
Наруто ломанулся к окну, занимая стратегическое место обзора, но разочарованно выдохнул и недовольно засопел.
— Ага, так он тебе и дал подглядеть, — позлорадствовал я, занимая тёплое насиженное место Саске на диване.
— Н-да, — потёр переносицу Итачи и потянулся за водой. Видать, в горле пересохло от переживаний за нашего младшенького.
— Не переживай, онии-сан, и до тебя очередь дойдёт, — доброжелательно предупредил я, дождавшись, пока он хлебнёт из кружки.
Но брат был крут, он даже почти не поперхнулся, только сглотнул громко, уставившись на меня.
— О, точно! — поддержал Наруто. — Бабулька Цунаде говорила, что вы все теперь Учиха и хотите клан снова восстанавливать. А ещё что тебе надо жениться. Она даже кого-то там присмотрела для тебя…
— Что, и она тоже? — радостно ухмыльнулся я, наблюдая, как бровь дёрнулась уже у старшего брата. — И мы с Саске подсуетились и кое-кого наметили для нашего онии-сана.
— Лучше расскажите, что произошло на полигоне, — сменил тему Итачи. — Саске сказал, что из Наруто полезла красная чакра и ему пришлось усмирять Кьюби.
Узумаки как-то сразу притих и погрустнел.
Глава 8. Признательная
Последние дни были наполнены обычной жизнью и семейными делами. Пока почти никого на миссии не отправляли и было объявлено о нижнем уровне тревоги: то есть держаться настороже, чуть что — гражданским бежать в убежище, бойцам быть готовыми к отражению атаки. Возможно, это было из-за «триумфального возвращения» Итачи и Орочимару в деревню, возможно, из-за преследования их «Акацуки», а может, Змеиный саннин принёс какую-то информацию, из-за которой Коноха затаилась и приготовилась к защите.
Впрочем, ничего особенного вроде бы не происходило. Вчера онии-сан смог выудить у Саске и Наруто всё, что случилось на полигоне, и прочистить Узумаки мозги по части заигрываний с чакрой биджуу без должной подготовки и защиты. Кстати, у Саске мы так и не смогли вытянуть, как всё прошло с Сакурой: младшенький отмалчивался и строил из себя загадочного мачо.
Если не считать насыщенного утра с драками, погонями и неожиданными встречами, то остаток вчерашнего дня выдался совершенно спокойным. Мы втроём с Итачи и Саске сходили в бани, объелись всякой всячиной в кафешках и почти не разговаривали, но было удивительно классное ощущение семьи и какого-то братского единства. Никто к нам не приставал, не дёргал, полагаю, потому, что народ готовился к сегодняшнему «мацури цуцудзи», то есть празднику цветения. Не знаю, есть ли в пророческой технике аналог этого растения, но цуцудзи представляла собой кусты, словно ковром покрытые довольно крупными цветами, которые были похожи на что-то среднее между пионами, лилиями и розами. Оттенки цуцудзи были самые разнообразные: белые, розовые, красные, бордовые, персиковые, жёлтые и сиреневые кусты украшали многие дворики и парки, да и цвели больше месяца, насколько я помню.
Обычно фестиваль цуцудзи был на последнюю половину луны, то есть двадцать четвёртого апреля, и начинался ближе к вечеру. В программе были гуляния, ярмарочные развлечения, фейерверки. Народ надевал красивую одежду, общался, а после фестиваля всегда был выходной день. Насчёт выходных я, кстати, очень долго не мог понять закономерность, так как они были какими-то «плавающими», прослеживалась лишь периодичность выходных каждые шесть дней. Вроде в месяце всегда тридцать один день, есть две недели, то есть четырнадцать дней до полнолуния и две недели после, само полнолуние — три дня, ещё есть половины луны — первая и последняя на восьмое и двадцать четвёртое. Но выходные вообще не зависели от луны или каких-то чисел. Сначала я об этом вообще не знал, потом только в Академии понял, что выходной не в условную «субботу» или «воскресенье», а как попало, но спрашивать было стрёмно из-за того, что это вроде все знать должны.
В итоге жил так, как жил, а выверт насчёт выходных узнал совершенно случайно у Итачи, когда они готовились к моему о-миай и заговорили о благоприятных датах.
Оказалось, что, кроме известного мне лунного, есть деление всех трёхсот семидесяти двух местных дней на шестидневные недели. Получалось, что в году их было шестьдесят две, и самое прикольное, что каждое число любого года выпадало всегда на один и тот же день. Сакральное число «шесть», было связано с путями Мудреца, которых, как известно, то же количество. То есть, первое января всегда начиналось с первого дня этой шестидневной недели — «сэнсё» — и так далее до тридцать первого декабря, которое выпадало на шестой день — «сяккоо».
Все эти дни имели свои названия и даже значение и символику, на которую люди обращали внимание. Первый день «сэнсё», например, буквально означал «удачный день утром», поэтому когда я слышал это, то даже не догадывался, что это местный «понедельник». Второй день, «томобики», буквально означающий «заберёт за другом», считался хорошим для всякого рода торговых сделок, но плохим для общения с друзьями и родственниками. Если товарищ погиб в томобики, это считалось очень плохой приметой: была велика вероятность, что следом за ним погибнет вся группа или лучший друг покойного. В этот день также не устраивали похорон. Наруто родился десятого октября, это был вечер сэнсё, но прорыв биджуу наступил уже в томобики и Коноха потеряла очень много шиноби и гражданских. Так что, то, что я для себя мысленно переводил как «Девятихвостый демон забрал у каждого друга», когда люди говорили о том случае, на самом деле было что-то вроде местной поговорки, которую следовало перевести скорее как «Девятихвостый не зря в томобики явился». День рождения Итачи, кстати, выпадал на томобики.
Третий день называли «сэмбу», и его перевод «до плохо» указывал на суть: до полудня — всё плохо, после полудня — лучше, чем до.
А вот четвёртый день «буцумэцу» и был тем самым выходным. Дословно название переводилось как «смерть просветлённого», и этот день считался днём смерти Рикудо Сэннина. Многие закрывали лавки, не работали и не учились, и день в целом считался несчастливым.