Самый лучший фамилиар
Глава 1. Добро няжаловать
Помню, как я умер.
Быстро это не было.
Ехал от друга. Жил он в новострое, на последнем этаже — пятнадцатом. Стояла последняя летняя ночь, 31 августа, порядка уже полуночи. Впрочем, из лифта неба было не видать. Странный лифт, спускался так медленно, с надоедливой мелодией.
На пятнадцатом вместе со мной в очаг химически-белого света шагнул еще незнакомец. Спутанные сальные волосы, ветровка с Микки Маусом. Ехали молча. Я стоял у стенки, он у дверей. На двенадцатом начал он.
— Ты знаешь, у меня есть друг.
Мне было плевать на этот раздражающе тонкий голос. Мне было интересно, словлю ли я с своего состояния похмелье — завтра в универ, на парах будет плохо.
— Он иногда говорит со мной.
Ой, вообще весело. Наткнулся на сумасшедшего. Немного страшно, но алкоголь шепчет, чтобы я был спокоен. Послушаю его.
— Он говорит, что паромщик. Странный, но паромщик. Говорит, что отправляет людей в путешествия по другим мирам.
Может, обдолбанный. Что он до меня докопался?
— Никогда не хотел увидеть другие миры?
Не.
— Он просит, чтобы я отправил тебя в путешествие.
Одиннадцатый этаж. Незнакомец кинулся на меня, вдавив в стену. Что-то ледяное обожгло живот. Больно.
Сполз по стене, прижал руки к животу. Глянул. Руки багрово-красные.
Горячо рукам. Лицу холодно. Безумец с крошечными зрачками прижимает к щеке окровавленное лезвие обычного ножа.
— Милый мой, я сделал так, как ты хотел. Он идет в путешествие…
Как больно. Мои ноги бьют по стали новенького и такого медленного лифта. Могила на двоих. Холодно.
— Как ты и просил, до позвоночника. Артерия, да. Да почем мне знать?
— Ты должен был прочесть атлас. Они должны уходить быстро.
Странный шепот. Холодно. Слишком яркий свет. Со всей силы жму на живот. Закрываю рану. Холодно.
Девятый этаж. До первого так далеко.
Безумец самым натуральным образом баюкает нож. Деревянная рукоять, хищное лезвие, символ, царапающий глаза. Холодно, как же холодно.
Не получается закрыть, лежу в луже, и еще холодно. Как же, твою мать, холодно.
Закрыл глаза — слишком яркий свет. В ушах пищит, по лицу бегают не мурашки, а муравьи. Не рано? Я еще не умер.
— Давай быстрее, ему холодно.
— Закончу, хорошо. Он уже почти умер, но хорошо, раз ты так хочешь…
Что-то обожгло живот еще раз. И еще. Больно и холодно. Ужасающе холодно.
Не доехал до четвертого этажа.
***
Первое, что помню — теплое молоко. Глаза не открываются. Да и фиг с ними, главное, молоко рядом. Из чего-то мягкого и теплого. Рядом сучат лапками братья и сестры. Теплые. Бьемся за молоко. Иногда пищим, пробуем голоса.
Подполз к мягкому, на ощупь. Присосался. Наполнил живот молоком. Отполз спать. Смыть, повторить.
Долго так время провел. В какой-то момент теплое и мягкое пропало. Долго звал маму, но она не приходила. Тогда пришлось открыть глаза, найти длинное тело матери и подковылять к нему. Вкусно и тепло. Все просто — ешь и расти.
Это было невероятно простые недели жизни. Жаль, недолговечные. Скучаю по этим временам.
Со временем, мои лапы окрепли. Я выбирался из пахнущего деревом ящика, падал на пол, каждый раз. Исследовал этот странный мир. Помню эти моменты плохо, наверное, это из-за того, что мозг имел совершенно иное строение. Мыслил образами и запахами, абсолютно без слов. Помнил только, как ушел из ледяного белого света.
Четыре деревянных столба. Сверху пахло хлебом и еще чем-то съедобным, но странным. Высокая плоскость с соломой — было трудно забраться. Мягко, но по другому. Двуногий розовый согнал. Собственно, все. Ну, еще ящик с мамой и братьями-сестрами. Два брата, три сестры. Проще меня, так чувствовал. Будто я больше понимаю.
Незаметно я начал проводить больше времени вне ящика. Тогда рядом появилась миска с мелко рубленным, розовым мясом. Ел и урчал, шутливо сражаясь с братьями и сестрами за еду.
Когда почти перестал заходить в ящик, мама куда-то пропала. И весь дом. Меня куда-то отнесли, и я долго сидел на ужасном холоде. Звал маму, но она не отвечала. Ни братьев, ни сестер. Хотел уйти, но холодные прутики мешали мне.
Ненавижу холод.
Сидел, ничего не оставалось. Еды нет, голодно, очень холодно. Мама не отвечает.
Подошла черная двуногая. Лицо розовое, сама черная. Зубы скалит, пищит что-то. Слышу звяки, меня вытаскивают. Теперь меня держит черная. Она теплая, и мне стало хорошо.
Долго куда-то несет. Ну и пусть, главное, что тепло. Она очень странно пахнет. Какая-то сухая трава, кислый запах чего-то, запах старости, еще чужой запах. Еще пыль. Чихнул.
Пришли в тепло. Куда-то пошли. Тут холодно, почти темно, что-то светится на полу. Меня опустили на камень, в центр света. Тут тепло, так что останусь тут. Еще б еды дали.
Двуногая протягивает лапу. На пальце кровь. Поранилась, слижу уж, так и быть.
Двуногая отошла. Что-то протяжно поет. Чужие слова.
Мой мозг выворачивает наизнанку. Болитболитболит. И тут…
Я ВСПОМНИЛ ВСЕ.
И от осознания того, что я жив, захохотал.
***
— НЯ-ХА-ХА-ХА-ХА!
Девушка сидела на полу с круглыми глазами.
После того, как прошел восторг от осознания того, что я жив, а не сдох в том лифте, я обнаружил несколько проблем.
Первая. Воздух озонирован, и такое чувство, что я будто бы ослеп, но не ослеп. Чувство очень странное, но разберемся с этим потом.
Второе. Я не человек.
Не, серьезно. Смотрю вниз, и вижу чье-то странное тело. Голое, с морщинистой розовой кожей в серых разводах. Лапы похожи на кошачьи. Почему-то этот, мягко говоря, шокирующий факт не слишком сильно меня тревожит. В таком случае, с решением этой беды можно повременить.
Третье. Я в каком-то подвале, нахожусь в центре круга, словно сделанного из сиреневой неоновой подсветки. Но это не неон.
Четвертое. Тут есть девушка. Судя по лицу, насмерть перепуганная. Сидит у дальней от меня стены.
Пятое. Болит голова. И ужасно хочется есть.
Будем разбираться в порядке важности.
— Девушка, здравствуйте.
— П-привет.
Девчушка как девчушка. Лет шестнадцать навскидку, черные кудряшки, одета в черный халат. Испугана, жмется к стенке.
Удивительно. Я непохож на человека, но я говорю. Говорю, и она меня понимает.
— У вас нет анальгина?
— Ч-чего?
— Ну, обезболы?
— …
— От головы таблетки?
— Таблетки?
Свет, исходящий от кружков на полу, медленно тухнет. Оказалось, в комнате есть три свечки. Запах озона перебивает запах тлеющих фитилей.
— Хорошо, другой вопрос. Что я такое?
Девушка продолжала пучить на меня глаза. Ну ладно, теперь-то я никуда не тороплюсь.
Я находился в просторной, но очень пустой комнате. Небольшой столик в углу, вентиляционная решетка около пола, да два высоких подсвечника около деревянной толстой двери. Пол каменный, стены каменные, потолок деревянный. Пахнет…
И тут я понял. Здесь было невероятное число запахов. Как человек, даже не дизайнер, отличит оттенки цвета, так я чувствовал все запахи.
Царил запах электричества. Немного примешивалась гарь от маслянисто-белых свечей. Я вдохнул поглубже… Старое дерево потолка… Древние камни, пропитанные странным чужим запахом. От девушки пахло… как ни странно, девушкой, еще мылом, травами, отчего-то старостью, дымом и страхом. Жесть.
— К-как… — девочка очнулась. Ура. — Я т-тебя к-купила… Н-на рынке… Красивая странная крыска…
— Крыса?! Голая?! Ладно, это потом… А для чего купила-то? Явно ведь не для того, чтобы я тут сыр грыз.
— Ну… — она замялась. — Вообще, я хотела сделать фамилиара.
Я демонстративно похлопал себя по бокам.
— Кажется, у тебя вышло. По крайней мере, теперь я могу говорить, понимать происходящее.
— М-мистер крыса…. Фамилиары не разговаривают…
Внезапно в разговор вмешался третий. Его голос донёсся из кованой решетки у пола комнаты, грубые хриплые раскаты сопровождались запахом дыма и тем самым чужим запахом.