— Нет места в мире, куда не дотянулся бы капитализм, — согласился с ним я. — И его тлетворное дыхание ощущает на себе даже спрятавшееся в непролазных джунглях племя пигмеев.
— Верно, — одобрил Владимир Васильевич и немного пожаловался. — А вот в Москве меня очень многие критиковали.
— Им с Москвы первобытный коммунизм лучше видно, — ухмыльнулся я.
— Лучше! — гоготнул Крылов.
Мы перебрались из машины в ресторан, сделали заказ, и я заметил:
— Вообще ваши тезисы довольно неудобные. У нас очень многое держится на идее о том, что при первобытном коммунизме человек миллионы лет жил, а при капитализме — жалкие сотни. А у вас получается первобытным как раз таки капитализм.
— Я ведь не имею ввиду историю, — поморщился он. — А про современные нам, неразвитые регионы.
— Извините, — покаялся я в собственном тупоумии. — Продолжайте, пожалуйста.
— Сохранение укладов, отличных от капитализма, в мировых границах капиталистического строя может быть понято не только как неполное осуществление прогрессивных тенденций капитализма, но и как проявление консервативных тенденций того же самого капиталистического строя. Наличие в конце капиталистической эпохи отсталых в экономическом и многоукладных в социальном отношении стран — есть особое периферийное проявление самих универсальных законов капитала, — выкатил он заключение.
— А вот это уже очень удобно, процитирую вас при случае, — с улыбкой пообещал я.
— Плох тот ученый, который не любит цитируемость, — улыбнулся он в ответ. — Главное — вывод не забудь: в рамках ставшей на ноги мировой капиталистической системы устранение отсталых форм производства и борьба с воспроизводством докапиталистических форм суть задачи уже не буржуазные или буржуазно-демократические, а антибуржуазные.
— Наши враги и диссиденты любят рассказывать о том, как глупо тратить народные деньги на помощь условной Африке, — кивнул я. — Мол, из первобытно-общинного строя сразу в социализм не прыгнешь.
— О том и речь! — одобрил Крылов. — Если не «прыгнут» в социализм — останутся в своих пережитках навсегда, потому что буржуазия не видит перспектив в постройке неграм школ, ПТУ и заводов — вложений много, проще разместить производства там, где все вышеупомянутое уже есть. А мы за век-другой товарищам неграм и классовое сознание привьем, и лучшее в мире образование дадим, и вместе на могиле капитализма спляшем.
— Обязательно, Владимир Васильевич! — пообещал я, отставил пустую тарелку из-под гречки с сосисками и поднялся на ноги. — Пора нам.
— Интуриста встречать — задачи сложная, — стебанулся он, пожимая руку.
— Далеки они от осознания природы производительных сил, — сымитировал я грустный вздох. — Но ничего — перевоспитаем.
Глава 3
Выслушав меня за кулисами актового зала (спрятался тут чтобы народу собираться не мешать) и совсем не удивившись новости, Оля пожала плечами:
— Леннон так Леннон. Тоже мне важный гость.
В школьной форме с белыми бантиками выглядит очень мило.
— Я больше за невесту Кима переживаю — папа просил с ней немножко подружиться, и я боюсь не справиться, — призналась она.
Зря — Кимовой молодой невесте дружба с моей главной протеже (потому что все видят, кто проект, а кто — всамделишная подружка) нужна гораздо сильнее, чем самой Оле — несмотря на молодость, тщательно отобранная и подготовленная корейская жена знает о подковерной возне несоизмеримо больше певицы с папой-КГБшником, и будет стараться закрепиться рядом с Юрой изо всех сил, в том числе через общение с моим ближайшим окружением женского пола.
— Не волнуйся, сейчас Леннона примем-выгоним, и я тебе помогу план придумать, — пообещал я.
— Помоги! — обрадованно разрешила она.
— А пока мне твоя помощь нужна, — добавил я. — На запись телеконцерта сходить, потанцевать.
— То же мне «помощь»! — фыркнула она. — «Феофан»?
— Они, — подтвердил я.
— Мы на танцах проверили позавчера, как ты просил, — поведала она. — Ребятам понравилось.
— Это хорошо, — улыбнулся я подружке. — Затанцевали тебя?
— Уже не зовут, — хихикнула она. — Всем сердца разбила и на осколках попрыгала.