Она посмотрела в зеркало. На чуть запотевшем стекле проявилось их отражение: его лицо рядом с ее. Его глаза блестели, ее — еще больше. Одной рукой он обнял ее за талию, а другая приблизилась к третьей пуговке ее платья. Приблизилась и остановилась.
Его взгляд в зеркале встретился с ее взглядом.
— Я знаю, что ты умеешь петь, Брук. Я слушаю тебя. Каждое утро. Ставлю будильник, чтобы встать в это время.
— Я тоже слышу тебя, — прошептала она. — Слышу, как ты входишь в ванную и выходишь из нее. Слышу, как ты задергиваешь занавеску. Слышу, как ты пускаешь воду.
Он посмотрел на ряд пуговок и принялся медленно их расстегивать. Извлек одну из петли, перешел к следующей и продолжал, пока ее лиф не распахнулся, открыв обнаженные груди с темными сосками, ярко выделяющимися на фоне бледной кожи.
Их глаза снова встретились в зеркале. Затем она посмотрела на его руку, обхватившую ее правую грудь.
А когда его ладонь приняла форму чаши, Брук застонала, сначала тихо, затем громче.
— Ну же, Брук! Спой мне, — сказал он, разжигая огонь в ее теле.
Эту песню она могла спеть. Ее голова опустилась ему на плечо. Какое новое, совершенно неожиданное чувство, думала она по мере того, как возрастало ее возбуждение. Никогда, никогда, никогда она не чувствовала ничего подобного!
Ее тело болело, желая чего-то неизвестного. Сердце бешено забилось, словно только что вернулось к жизни.
Дункан положил руки ей на плечи и стал медленно стягивать с них платье. Шелк слегка касался ее бедер, и, как только он сделал шаг назад, ткань скользнула на пол.
Она стояла, отражаясь в зеркале, только в кусочке красного атласа и черных туфлях на каблуках. Его взгляд блуждал по ней, руки проделывали тот же путь, едва касаясь кожи.
Ах, какое же наслаждение доставлял он ей! Она внимательно наблюдала за его глазами в зеркале, пока сам он следил за движениями своих рук по ее телу.
Эротизм этого мгновения не ускользнул от Брук. Какая-то часть ее существа отрешенно смотрела, как Дункан ласкает женщину в зеркале. Это возбуждало ее, добавляя аромат запретности.
И, несмотря на все свои усилия оставаться сдержанной, Брук не выдержала.
Она прижалась к Дункану спиной, и он тихо простонал ей на ухо ее имя. Он позволил ей расстегнуть его рубашку, ослабить ремень на поясе. Снимая с него рубашку, она осыпала влажными поцелуями его плечи. Кожа у него была теплая, с шелковистыми волосами на груди. Она поддразнивала его, гладя кончиками пальцев и лаская языком. Он тяжело дышал, все крепче сжимая ее плечи.
Брук слегка коснулась руками его спины, а затем стянула слаксы с его бедер. Он сам сбросил ботинки, а затем и все остальное.
Наступил момент, когда и она, избавившись от последней одежды, стояла перед ним обнаженная, вся дрожа, желая прикоснуться к его телу.
Она начала целовать его, и он, нежно обняв ее, потянул за собой в ванну, выключил кран, включил душ. Брук казалось, что все происходит словно во сне. Сколько раз она мысленно представляла себе Дункана стоящим под струями воды!
И вот Дункан здесь, в ее ванной, и вода текла ему на голову, на плечи, на ноги. Такой реальный, такой близкий…
Она улыбнулась. Он ладонью пригладил свои волосы и засмеялся.
— Что?
Брук почувствовала, как у нее краснеют щеки.
— Я представила, какой ты бываешь по утрам! У себя в душе…
— Я не хотел принимать душ. Хотел только увидеть тебя мокрую… Я так часто воображал себе эту картину!
Если бы он только знал! Если б только знал!..
Она до конца доиграет в эту фантазию. Ту, которой жила в течение последнего месяца, слушая шум воды у себя над головой и представляя себе обнаженного Дункана.
— Так лучше, — сказал он, заглаживая мокрые прядки ее волос за уши. — Я хотел видеть тебя такой, с мокрыми волосами, кожей…
Фраза оборвалась. Она откинулась назад, прижавшись спиной к черно-белым керамическим плиткам. Вода тонкими струйками стекала по ее плечам на грудь Дункана. Брук закрыла глаза и слушала затихающие звуки музыки, журчание воды возле уха, тревожное биение своего сердца и затрудненное дыхание Дункана.
— Дункан!
— Брук, — отозвался он, и все вокруг пропало…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ему необходимо было дать ей поспать. И он даст. Позже. Как только наполнится ею до предела.
Чувствуя на своем плече глубокое, ровное дыхание Брук, Дункан уставился на тонкую ткань балдахина.
Он невольно задавал себе вопрос: что значит быть больше чем другом; что значит, когда о тебе заботятся?
Он не мог иметь Брук всегда, поэтому он даже не должен думать о «всегда», он возьмет ее сегодня. Возьмет ее снова и будет брать до тех пор, пока больше не сможет взять.
А затем он уйдет.
О завтрашнем дне он подумает завтра. А сейчас он хотел думать только о лежащей рядом с ним женщине, о Брук.
Он повернулся к ней, уткнулся головой ей в плечо, пальцами слегка провел по ее спине, бедру.
Она задрожала, прижалась к нему теснее, повернулась на бок. Он подтянул простыню и прижал ее тело к своему. Она была теплой. Ощущение ее кожи — сладострастным. Ее запах наполнял все его существо. Он прижал губы к изгибу ее плеча и тут же вспомнил ее вкус.
Тогда он оставил все свои мысли и подчинился своим чувствам и желаниям своего тела. Он может унести ее туда, куда хочет и куда хочет она сама.
Дункан осторожно повернул ее на живот, наклонился и принялся осыпать ее затылок нежными поцелуями.
Он хотел одного: свести с ума эту женщину так же, как она свела с ума его. И контроль над чувствами сейчас был не лучшим выходом.
Его влечение к Брук было сильным. В своей жизни Дункан только раз испытал чувство сильнее этого, испытал то, в результате чего и дал свой обет.
Но теперь, когда Брук двигалась под ним, по мере того как ее страсть становилась сильнее, а ее тело реагировало на каждое его движение, он понял что-то очень важное.
Понял, что именно в этот момент, с этой женщиной, он, Дункан Кокс, нарушил свой обет. Безвозвратно.
Теперь любая его проблема ничто в сравнении с тем, что ждет его завтра.
Потому что он впервые полюбил!
Дункан думал, что, одеваясь в ванной, где оставил свою одежду, не разбудит Брук. Но он ошибся. К тому времени, когда он натянул на себя все, кроме спортивной куртки, и тихо направился было к входной двери, она уже сварила кофе.
Но он не сошел со своего пути. Не потому, что избегал Брук, а просто потому, что торопился в госпиталь. И еще он не хотел, чтобы его сбил с толку ее домашний вид.
Именно этот вид наводил на мысль о таких вещах, как забота, интерес и внимание, тогда как на самом деле ему ничего не требовалось. Да, ночью у них с Брук был великолепный секс. Если он будет соблюдать определенную дистанцию, будет держаться подальше от всего, что хотя бы отдаленно напоминает чувства, и, самое главное, не даст продолжения моменту слабости, который случился с ним в середине ночи, уходить будет намного легче.
Тогда он и подумал: как же близок он был, черт возьми, к тому, чтобы поддаться своим чувствам! Уходить было трудно. Он не мог, не имел права остаться. Слишком уж рисковал всем, что создавал всю жизнь.
Дункан глубоко вздохнул, пытаясь ослабить напряжение в груди. Уходя вот так сегодня утром, он заслуживал звание подонка. Пусть Брук так о нем и думает!
— Хочешь кофе? — приветливо спросила она, и он невольно остановился.
Лицо ее было чисто вымыто, а волосы черной блестящей волной падали на плечи.
Он никогда еще не видел Брук такой растрепанной и такой желанной, и ему было приятно сознавать, что именно он стал причиной ее столь обольстительного, даже порочного вида.
— Я лучше пойду, — сказал он, переступив с ноги на ногу. — Мне на дежурство, — он взглянул на часы, — через час.