И у нее не было таких черных, как вороново крыло, волос, завязанных в хвост, который Брук обычно носила низко на затылке. Черных и блестящих, как шелк, которые все время хотелось потрогать.
А яркие голубые глаза! Такие проницательные, умные, взгляд их проникал в самое сердце.
А ее тело! Оно заставляло мужчину думать о нежной женской коже, мечтать о том моменте, когда можно будет дотронуться до этих восхитительных линий, соблазнительных изгибов…
Проклятье!
— Дело в том, — говорил как ни в чем не бывало Джеймс, — что у Салли шарм иногда бывает несколько неистовым. Сравни ее с Брук — у той полная сдержанность, я бы даже сказал — профессионализм.
Полная сдержанность! Очевидно, Джеймс не слишком внимательно вглядывался в глаза Брук.
— Вот именно. Образцово-показательная миссис доктор Джеймс Маккей!
Поднявшись, Джеймс прошелся по комнате и с глубоким вздохом тяжело опустился в мягкое кресло.
— Видишь ли, убедить ее в этом не так уж легко!
Дункан не смог сдержать улыбку.
— Что, изменило хваленое обаяние Маккея?
— Только если речь идет о Брук Бейли!
— Так оставь эту затею!
— Ты что, шутишь?
— Ничуть. Если не получается, брось. Очевидно, эта женщина не годится для роли твоей жены.
— Да нет, она именно такая! Изысканная… Изощренная…
Конечно! Изысканная и изощренная! А шлепанцы из оленьего меха?
— Она делает невероятные успехи! — продолжал Джеймс. — Ты был в последнее время в «Филдинг-Лейн»? — В порыве возбуждения он подался вперед в своем кресле. — Бьюсь об заклад, эта лавочка уже соперничает с лучшими магазинами! Просто поразительно, чего ей удалось добиться! Особенно к Рождеству. Она диктует моду во всем юго-западном регионе. А это пятнадцать крупнейших магазинов, Дункан! — Он провел рукой по волосам. — Брук — увлеченная, творческая, тщеславная натура…
Дункан подхватил описание:
— …и она бы тебе очень подошла!
Джеймс внимательно посмотрел на друга.
— Ну, если ты так на это смотришь… Отчасти ты прав. Но…
— Но?..
— Ничего не получается. Ты же сам видел, как она пошла на попятную! А моя карьера? Возьми сегодняшний обед в правлении! И что же? Она не хочет иметь к нему никакого отношения!
Затруднительное положение. Дункан поставил бутылку с водой на стол.
— Маккей признает поражение?
— Поражение? Не думаю.
— Ну, конечно, это не плач о помощи, — констатировал Дункан, понимая, что так оно и есть.
Он знал Джеймса всю жизнь. И был многим ему обязан.
— Плакать не совсем в моем вкусе. И мне нужна не столько помощь, сколько… наставление, — пояснил Джеймс.
— Скажем так: то, что я знаю, — не то, что тебе нужно для решения этой проблемы, — глядя в глаза другу, произнес Дункан.
— И то верно. Ты слишком серьезно относишься к работе, чтобы так же относиться к женщинам! И никакая миссис доктор тебе не светит!
Это была правда. Дункан еще не встретил женщину, которая бы разделяла его убеждения. Вместо этого все они хотели изменить Дункана. Чтобы он меньше времени отдавал работе. Чтобы отказывался от многих пациентов.
Чтобы он наслаждался Рождеством!
А этого никогда не будет! Рождество всегда было для него худшим временем в году. Именно в эти дни он должен был быть настороже, быть максимально занятым, иначе нарушится привычный уклад жизни.
Чтобы никакие обладательницы шлепанцев из оленьего меха и носков с куропатками на грушевых деревьях не застали его врасплох!
— Она не из тех, кому дарят розы, — продолжал размышлять вслух Джеймс. — И шоколад ей дарить не стоит! Драгоценности она тоже не носит!
А ей они и не нужны, мысленно согласился с другом Дункан. Ни на шее, ни на запястье. Ни на тонких пальцах, ни на нежных розовых мочках ушей…
И тут Дункан взорвался:
— Черт возьми, Джеймс! Не все женщины любят цветы, сладости и драгоценности! А такой изысканной и изощренной…
— Кроме того, Брук — тщеславная, творческая и увлеченная натура! — перебил его Джеймс.
— Да. Об этом ты тоже упоминал.
Он не упоминул только, что Брук чертовски сексуальна.
Впрочем, Дункан сейчас не в том настроении, чтобы думать о сексе. Во всяком случае, когда речь идет о женщине, на которую положил глаз его лучший друг. И не сейчас, в декабре, когда настроение у него весьма подавленное.
Он вернулся в Хьюстон и решил здесь остаться.
Может быть, ему найти новое жилище? Чтобы не общаться со своей соседкой с нижнего этажа. Той, что каждое утро в пять часов принимает душ. Той, что напевает мелодичные песенки, да так тихо, что ему приходится напрягать слух. Той, что поет низким голосом, таким чувственным и глубоким, что он ставит будильник на пять утра даже тогда, когда может утром поспать подольше. Той, которую он представляет себе стоящей под душем, мокрой, с черными волосами, распущенными по спине, с тонкими, изящными руками, постоянно к чему-то прикасающимися.
Он опять представил: вот эти руки лежат на его груди, когда по его спине течет вода, мыло пенится в луже у нее в ногах, а пар скрывает их тела…
— Это особа могла бы вообще держать при себе рождественское веселье, а не вовлекать в него всех нас, — проворчал Дункан.
Он увидел свое имя на одном из носков, висящих на стене среди остальных. Это уже слишком! И тут его словно осенило.
— Брук любит Рождество! Так подари ей что-нибудь рождественское!
— Я должен был бы подумать об этом заранее, — озадачился Джеймс. — Есть предложения?
Тут Дункан сообразил, что он и сам мог бы это сделать.
— Вижу, с фантазией у тебя плоховато.
— Это мой единственный недостаток. Я стратег, а не человек, живущий одним моментом, поэтому я и занимаюсь пластической хирургией. — Джеймс задрал подбородок. — Я не настолько сошел ума, чтобы вкалывать на «Скорой помощи»!
— Что ж, у каждого из нас свой крест, — заметил Дункан и бросил взгляд на обеденный стол, за компьютер, где стояла корзина экзотических фруктов, которую, как напоминание о доме, прислали ему родители.
Он взял огромную грушу, обернутую белой лентой с изображением птицы с пышным оперением, и бросил ее Джеймсу.
— Вот. Груша. С куропаткой. На первый день Рождества.
Джеймса осенило:
— Двенадцать дней! Как я раньше об этом не подумал?
— Ты бы подумал, будь у тебя мозги, — усмехнулся Дункан.
— У меня как раз есть мозги. — Самодовольный Джеймс подбросил на ладони грушу. — Я возьму это на завтрак. Ты готов?
— Нет!
— Не готов?..
Дункан помотал головой.
— Я хочу сказать — нет, не надо брать грушу на завтрак. Удиви ее в тот момент, когда она будет меньше всего ожидать этого.
— Ты думаешь?.. Ну ладно. Нам надо только распланировать ближайшие одиннадцать дней!
Нам? Дункан бросил свою бутылку в помойное ведро. Нет, пусть Джеймс разбирается с Брук сам! Она никогда не станет проблемой Дункана. Никогда!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мужчины! Она не постигнет их и через миллион лет!
Брук смотрела на себя в зеркало ванной комнаты, ожидая увидеть хоть толику переживания на лице, что маячило перед ней.
Но нет. Из зеркала на нее с явным любопытством глядела молодая женщина с яркими голубыми глазами, тонкими чертами лица и иссиня-черными волосами. Совсем недурная особа! Решительная и независимая. Брук глубоко вздохнула и поправила непослушный узел волос на затылке.
Ну, хорошо! Что там на уме у мужчин, болтающих на кухне, ее не касается! Ей не до них. Особенно не до Дункана Кокса! Тем более, что Дункана, казалось, больше интересовало печенье, а не она сама, Брук. Во всяком случае, этот непонятный доктор, полагая, что Брук не смотрит, увлекшись разговором за столом, потихоньку таскал его из вазы.
И неправда, что путь к сердцу мужчину лежит через желудок!
Дункан Кокс — человек, который явно поглощен лишь своей карьерой, исключив из жизни все остальное.