– Как скажете, ваше высочество, – смиренно опустила глаза Алёна. Только, кажется, она была не так уж и против.
Как бы то ни было, Великий князь со всем своим сопровождением так и остался на крыльце Галереи, поджидая президента. Во двор въехали две машины, и негромкая, но, с точки зрения Заболотина, мерзкая сирена, издав прощальный вой, стихла. Полковник вздохнул и потёр уши.
Из машин высыпали «лица сопровождения», затем из центральной выбрался и сам глава государства в бежевом костюме и с белым портфелем под мышкой. Не то чтобы президент боялся за жизнь – ему по статусу было положено. Особенно сегодня.
За спиной Заболотина Сиф не удержался от комментария:
– Сирена есть. Белый халат и белый портфель есть. Не хватает только красного креста и градусника, – но узрев перед своим носом кулак полковника, юный офицер поспешно заткнулся.
– Доброе утро, – обменялись рукопожатиями президент и князь, и глава Забола, улыбаясь, предложил, обращаясь ко всей делегации:
– Давайте пройдём внутрь и полюбуемся живописью! – затем он чуть повернулся к Великому князю и дополнил с короткой улыбкой в пышные усы: – И поговорим негромко… о некоторых вещах.
– С удовольствием, – согласился Иосиф Кириллович. – А что за живопись будет сегодня радовать наш взор?
– О, два дня назад здесь была открыта выставка, посвящённая, – тут президент слегка запнулся, но прежним спокойным и самую капельку восторженным – гость всё-таки немалого ранга, тут надо еле заметно восторгаться – голосом продолжил: – близящемуся Дню Победы, а также всем военным конфликтам конца двадцатого века, и, разумеется, нашей, я имею в виду, Забол-Выринейской войне, потому как зимой посвящённая её годовщине выставка пройти не смогла по техническим причинам.
Заболотин обернулся к воспитаннику, но тот старательно удерживал на лице невозмутимое и доброжелательное выражение. Только губы чуть шевелились, словно он про себя посылал президента по очень далёкому болотному адресу.
Заметив взгляд командира, Сиф поднял на него глаза, прислушался к чему-то и уведомил:
– А «серенькие» в упор никого не нашли. Ждут расшифровки с дорожных видеокамер, но пока безрезультатно всё.
Заболотин развёл руками: если уж не везёт – так во всём.
… За милым пустячным разговором гость и президент с изрядно пополнившимся охраной и секретарями сопровождением вошли в холл галереи. Тут же будто из воздуха соткались первые, пока робкие репортёры. Заболотин с усмешкой позволил Сифу ловко просочиться вглубь «эскорта», подальше от фотоаппаратов и видеокамер, укрывшись от их назойливого внимания за Алексеем Краюхиным.
– Не любишь их? – подмигнул Краюха, на секунду отвлекаясь от своей крайне важной обязанности: сверлить суровым взглядом толпу.
– Не люблю, – подтвердил Сиф, чувствуя себя между бывшим снайпером и Заболотиным в полной безопасности, почти как под прикрытием «вертушек». – Не прощу… тех.
– Но ведь эти – не те, – Алексей знал, о чём говорит Сиф. – И общего не имеют с… ними.
– Мне всё равно.
Заболотин вполуха прислушивался к этому тихому разговору, всё равно он был интереснее сугубо дипломатических словоизлияний президента. Полковник не хуже Краюхи знал, в чём дело, и откуда взялась такая жгучая нелюбовь Сифа к служителям журнальных культов, и мог лишь посочувствовать юному фельдфебелю. Но Сиф сочувствие переваривал обычно плохо, так что оно осталось при Заболотине невостребованным.
А история та была обыденна для войны. Подобные ей случались всегда. Стоило оказаться слишком близко к столице, где жизнь, вопреки всему, ещё сохранилась, как слетались суетливые репортёры самых разных стран…
Оставляет тело горячка боя, становится зябко и хочется рухнуть на землю – прямо так, в грязь… А теперь ещё придётся про репортёров думать. Да-да, формально они не имеют к Заболотину ни малейшего отношения. Вон, таскается неподалёку от всей этой толпы офицерик лет двадцати двух со знаками различия подпоручика – кислый, как недозрелая слива, и озирающийся с видом пастушьей собаки. Раз, два, три, четыре… Все на месте? Никто не забрёл куда-то не туда с чем-то не тем? Четыре, три, два, один… а где вон тот-то? А, вот он…
Подпоручика жалко – голос у него такой замученный, а во взгляде такая немая тоска, что всё ясно без слов. Тяжело быть пастушьей собакой в толпе далеко не… военных людей. Где-то там ещё один офицер пресс-службы, постарше в обоих смыслах – тоже бдит, но кто сказал, что от этого легче?..