Алёша не замечает, что с другой стороны улицы за ним наблюдает сердитый старик. Старик стоит на краю тротуара. Он прижимает к груди толстый портфель с блестящими пряжками. На голове у него чёрная каракулевая шапка, а на ногах тёплые глубокие боты. Старик хмурится и, кажется, вот-вот закричит:
«Мальчик, ты зачем возишься в луже? Хочешь простудиться?»
Но старик не кричит. Он смешно надувает щёки. Будто это он, а не Алёша хочет устроить в большой луже попутный ветер кораблю. Старик досадливо машет рукой и нетерпеливо переступает с ноги на ногу.
Алёша поднимает свою сумку и, не оглядываясь, идёт дальше.
К старику подбегает женщина. Шубка на ней расстёгнута. Она, видно, спешила и никак не может отдышаться.
— Вот ты опять сердишься, — говорит она. — Да, да, сердишься, и нечего махать руками. Вот твоя лекция.
Старик молча прячет тетрадку в портфель. Он глядит вслед неудачливому мореходу и, взяв под руку свою спутницу, переходит с ней через дорогу.
Это Гуркин — сосед Тимохиных и Бодровых. Помните? Тот Гуркин, которому почтальон приносит большую почту. У него сегодня лекция, а на лекцию он ходит пешком. Провожает его жена, Татьяна Лукинична.
— Ты знаешь, Танечка, — говорит ей Гуркин, когда они, поддерживая друг друга, осторожно обходят большую лужу, в которой плавает покинутая Алёшей щепка, — в детстве я любил в таких лужах пускать корабли. Это было необычайно увлекательно!
— Смотри под ноги! — перебивает Татьяна Лукинична. — Ты, наверное, промочил ноги.
— Нет, — говорит Гуркин, — нет…
Он хмурит колючие брови и до самого института не произносит больше ни слова.
Детство… Всё, что было в детстве любимым, вспоминается людьми долго, до самой старости. И так хорошо помнится, как будто это было совсем недавно.
Татьяна Лукинична, наверное, не пускала по лужам корабликов. Она, как многие другие девочки, наверное, играла в куклы.
Алёша идёт домой не спеша. Спешить ему незачем. Мамы дома нет, и придёт она очень поздно.
По дороге Алёша долго гоняет перед собой жестяную крышку от какой-то банки. Потом смотрит, как шофёр грузовика меняет колесо. Тугая гайка на колесе долго не отвинчивается; шофёр стучит по ней гаечным ключом, гайка соскакивает и, подпрыгивая, катится Алёше под ноги.
Алёша подбирает гайку с земли и рассматривает её.
Усталый шофёр его торопит:
— Давай, парень, давай! Нечего разглядывать!
Алёша обиженно вытирает измазанную грязью ладошку, но не уходит. Он не уходит до тех пор, пока новое колесо не укреплено на своём месте. И только тогда, когда грузовик скрывается за поворотом, Алёша идёт дальше.
Соседи Тимохины
Дома были только тётя Маша Тимохина и её дочь Настенька. Настенька мыла пол и велела Алёше получше вытирать ноги.
— В комнату не ходи, у вас ещё пол мокрый, — говорит она.
И Алёша идёт на кухню.
— Чего тебе налить, сынок? — спрашивает тётя Маша. — У вас лапша, а у нас горох.
— Лапши, — отвечает Алёша, хотя ему очень хочется гороху. Но что поделаешь, если мама обижается, когда он не ест того, что она готовит.
«Я стараюсь только для тебя, — говорит мама. — И потом, Алёшенька, ты уже должен понимать, что сейчас трудно, а Тимохиных самих много».
Тётя Маша загремела кастрюлями, достала тарелку и налила лапши.
— Ешь, — сказала она, — и хлеб прикусывай.
Алёша ел, прикусывая хлеб, и вдыхал очень вкусный гороховый запах.
Когда Алёша справился с лапшой, тётя Маша спросила:
— Теперь, может, горошку налить?
И Алёша съел целую тарелку гороху.
— Тебя наш Макарка видал? — спросила Настенька.
— Видал, — ответил Алёша.
— Домывай, домывай! — вмешалась в разговор тётя Маша. — Домывай и собирайся, время-то второй час.
Настенька окунула тряпку в ведро и замолчала.
Алёша понял, что Настенька, наверное, хотела рассказать про какой-то секрет. И стал к ней приставать:
— Ну, скажи: чего, чего?
— «Чего, чего»! Села баба на чело и поехала! — запела Настенька.
Так Алёша ничего и не узнал. А Настя домыла пол, переодела платье, расчесала свои кудряшки и ушла в больницу на ночное дежурство.
У Тимохиных только Макар учится в школе, остальные все работают, Степан Егорович работает на заводе. Вместе с ним работает Генка. Генка скоро пойдёт в армию, ему уже восемнадцать лет. А его брата Мишу в армию не берут, потому что у него слабое зрение. Он носит очки. А ему тоже восемнадцать.