Ах, да. Первый мужчина, к которому я что-то почувствовала за такое долгое время, уходил из моей жизни. А я почти поспособствовала в этом, узнав о его детях.
Когда он поцеловал меня в лоб, я резко вдохнула и позволила миллиону воспоминаний пронестись перед своими закрытыми глазами.
Воспоминания, как я смеялась, как горели глаза Портера, когда он смотрел на меня, о широкой улыбке на его лице.
Воспоминания, как он целовал меня, дав обещание, сделать это.
Воспоминания о нас, свернувшихся на диване, вместе смотревших телевизор, в то время как позади, потрескивал огонь в камине, но это тепло, исходившего от его груди, мог дать мне только он.
Воспоминания о том, как он любил меня, медленно и отчаянно.
Воспоминания о том, как я возвращаюсь домой к нему после долгого рабочего дня и утопаю в его объятиях несколько секунд, перед тем как засну.
Воспоминания о том, как мы смотрим за ярким рассветом вместе.
Воспоминания, которые никогда не существовали.
А потом Портер ушёл.
Он ничего не сказал, просто попятился к двери моего кабинета, но слова прощания всё равно висели над нами. Сердце билось так, что, казалось, разорвёт грудную клетку, при каждом его шаге, приближающим к выходу.
Он так и не отвёл от меня взгляда. Это было одновременно и наказанием, и подарком, потому что впервые с нашей встречи, у меня появилась возможность увидеть ошеломляющую пустоту в глазах Портера.
Я ненавидела её почти так же, как и любила. Он живет в том же аду, но один обед, один ужин и почти полчаса в его объятиях привели его ко мне.
Достаточно.
И наблюдая, как дверь становится всё ближе к его спине, я смирилась с тем, что так должно быть.
Или нет.
После этого дня, рассвет станет ещё темнее.
Глава четырнадцатая.
Шарлотта.
— Итак…, — протянул Том.
Я положила палочки для еды на пустую тарелку и посмотрела на него, повторив как попугай, его фразу:
— Итак…
Он не сразу ответил.
Мы ели в тишине. Мы часто так делали. Не было неловкости. Только не с нами. У него всегда хорошо получалось молчать, находиться рядом и поддерживать, не произнося ни слова.
Положив салфетку на тарелку, он прищурил глаза.
— Как дела, Шарлотта?
Я пожала плечами.
— Так же, как и в любой другой день.
Одинокая. Озябшая. Пустая.
Он откинулся на стуле, но не сводил с меня взгляда.
— Ты кажешься… не в себе.
Согласна. Я уже недели как была не в себе.
Покачав головой, я солгала.
— Всё хорошо. Занята на работе.
Он переплёл пальцы, прежде чем положил их на живот.
— Твоя мама говорит, что ты встречаешься с кем-то.
Я проигнорировала острый укол совести в животе при упоминании Портера. За последние две недели я сделала всё, чтобы не думать о Портере Риз. У меня хорошо получалось раскладывать все по полочкам. Я делала это в течение многих лет, но сейчас, как бы я не старалась, этот человек, казалось, всегда будет маячить на горизонте моего подсознания.
Я была поражена количеством вещей, на которые я натыкался в течение дня и которые напоминали мне о нём.
Сначала это были собаки, бургеры и салфетки для коктейлей. Но все выходило из-под контроля. Теперь дошло до мужчин, руки и, чёрт возьми, даже до личности.
Хорошо — в буквальном смысле всё, включая темноту, когда я закрываю глаза, напоминало мне о Портере.
Я могу лишь представить себе надменную улыбку, которая растянула бы его сексуальные губы, если бы он узнал о том, как часто я думала о нём. Он засмеялся бы тем глубоким, идущим из самого горла хриплым смехом, который…
Да. Я не могла не думать о Портере.
Но он даже не был самой большой моей проблемой.
В день, после того как Портер покинул мой кабинет, я направилась в парк, в котором был похищен Лукас. Я не знала почему. Прошло много лет, с тех пор как я мучила себя этим местом. Сидя на этой скамейке, я выплакала все слёзы, накопившиеся в душе, наблюдая, как мамы толкают коляски с малышами.
Десять. Чёртовых. Лет.
И на этом я не остановилась. После того как я покинула парк, я поехала в свой старый дом. В тот, где мой мальчик спал в безопасности, его ворчание и воркования эхом отражались в радио-няни. Я переехала из этого дома меньше чем через месяц, после его исчезновения, но когда я стояла на углу, уставившись на облезшую синею переднюю дверь, я вызвала в себе воспоминания того дня, когда последний раз выходила из него. И это был не день моего переезда. Нет. Шарлотта Миллс никогда не вернётся в этот дом, после того как Лукас был украден.
Я была неказистой, жалкой оболочкой той женщины, что когда-то жила.