— О, заткнись. Тридцать четыре — это ещё молодость, дорогой. О, я знаю! Что насчёт той леди, с которой ты встречался несколько недель назад? Позвони ей и узнай, не хочет ли она пойти потанцевать. Или в любую другую ночь, если уж на то пошло. Женщины любят танцевать.
— Мам, прекрати. Я устал. У меня нет ни малейшего желания идти сегодня на танцы. Или в любую другую ночь, если уж на то пошло. Так что, пожалуйста, оставь всё это в покое.
— Ладно, ладно. Иисус. Я просто пыталась помочь. Ты проводишь всё своё свободное время, работая или заботясь о детях. Ты знаешь, что это не преступление — жить, Портер.
Я застонал.
— Это моя работа, мам. Много работать, чтобы я мог позволить себе заботиться о детях, а потом вернуться домой и сделать это.
— Ты заслуживаешь немного свободного времени.
— Ты права. Заслуживаю. Но это свободное время не будет потрачено на танцы. Оно будет потрачено на то, чтобы выспаться или сходить в магазин без того, чтобы Ханна выпрашивала печенье.
Она вздохнула.
— Знаешь, возможно, это единственный раз в твоей жизни, когда я говорю такое, но ты не умрёшь, если станешь немного больше похож на Таннера.
Я ущипнул себя за переносицу и откинул голову на спинку стула.
– Ну, если это так важно для тебя, я сниму рубашку, пока буду готовить завтрак детям.
Она рассмеялась.
— Не делай этого. У тебя будут ожоги третьей степени.
Я улыбнулся.
— Ладно. Теперь мы закончили с этим?
— Да, я закончила.
— Хорошо. Дети спят?
— Ханна — да, но Трэв сидит здесь и смотрит на меня. Думаю, он хочет поговорить с тобой.
— Дай ему трубку, — сказал я, выдвигая ящик стола и заглядывая внутрь, как делал это много раз в последнее время.
По правде говоря, я с удовольствием куда-нибудь сходил, но только с Шарлоттой. Чёрт, я бы пригласил её на танцы, если бы это было всё, что я мог получить. Хотя я почти мог представить себе выражение её ужаса при мысли о посещении ночного клуба.
Я посмеивался над этой мыслью, когда голос сына раздался в трубке.
— Привет, пап.
— Привет, приятель. Почему ты ещё не спишь?
Он сделал глубокий вдох, который показался мне музыкой. Дела у него шли чуть лучше. Дыхательные процедуры всё ещё были его образом жизни, но, по крайней мере, он не вернулся в больницу, поэтому я списал это на прогресс.
— У меня Майнкрайфтит, — сказал он.
Я улыбнулся.
— Звучит серьёзно.
— Так и есть. И нынешний план лечения не работает. Думаю, что пора принять более решительные меры и поговорить с бабушкой о том, чтобы вернуть мне мой iPad.
Я рассмеялся.
— Приятель, уже одиннадцать, а тебе завтра в школу.
Его голос оставался серьёзным.
— Нет. Завтра утром ко мне придет репетитор. Потом мне придётся четыре часа заниматься в школе. И к тому времени я, возможно, совсем зачахну от последствий этой ужасной болезни. Думаю, мы оба согласимся с тем, что никто из нас этого не хочет.
Мои губы растянулись в искренней улыбке, которую мог подарить только мой мальчик.
— Я люблю тебя, Трэвис.
— Это значит «да»? — спросил он, его голос был полон надежды.
— Нет. Ложись в постель. Я слышал, что Майнкрайфтит входит в ремиссию, когда ты спишь. Попробуй, а я проверю тебя, когда вернусь домой, чтобы убедиться, что твои руки не превратились в кирки, а тело — в алмазные доспехи.
Он застонал.
— Ты отстой.
— Я такой, полностью согласен. И не за что. А теперь иди спать.
Я почти слышал, как он закатывает глаза.
— Прекрасно. — Он помолчал. — Я люблю тебя, папа.
Моё сердце сжалось и увеличилось одновременно.
— Я тоже люблю тебя, Трэв. Больше, чем ты можешь представить.
Мама снова взяла трубку.
— Ладно, детка. Я пойду спать. Будь осторожен по дороге домой.
— Хорошо, и я буду вести себя тихо, когда войду. Спасибо, мам.
— Не проблема. Люблю тебя.
— Люблю тебя тоже.
Я повесил трубку и полез в открытый ящик, чтобы достать смятую коктейльную салфетку.
Да. Я сохранил её.
Да. Это сделало из меня ублюдка.
Да. Мне было насрать.
Несколько часов я просидел за этим столом, забыв обо всём на свете. Я слышал, как смеялась сломленная женщина, и как бы глупо это не звучало, это сотворило чудо, чтобы усмирить ненависть внутри меня.
Я провёл пальцами по стрелкам, ведущим к выходу, жалея, что не взял её за руку, не вытащил её из ресторана и не исчез в ночи вместе с ней. В том мире, за этими дверями, Трэвис не был болен, Шарлотта не была разбита, и я смог погасить огонь внутри меня раз и навсегда. Другими словами, совершить невозможное.
Закрыв глаза, я бросил салфетку обратно в ящик.
Я поднялся на ноги, направляясь к двери, чтобы помочь персоналу закончить подготавливать ресторан к закрытию, чтобы мы все могли убраться оттуда, когда я услышал шум снаружи.