Прошло десять минут, а девушка все не выходила. Меня возбуждала мысль о том, каким тайным удовольствиям она там предавалась. Мне не терпелось намекнуть на открывшуюся возможность моей незнакомой подруге, которая в этот момент настойчиво повторяла какие-то слова (то ли любви, то ли безумного желания) на всех доступных ей языках, пытаясь добиться от меня понимания, но все было напрасно: все звуки напоминали мне клокотание воды во время таяния снегов или раскаты эха во фьордах. А за окнами тянулись снежные равнины.
Прошло еще много-много минут, пришел контролер и попросил нас предъявить билеты. Мы оставили свои сумки в купе, и нам пришлось сходить за ними. Лесник уже сошел с поезда. Контролер сделал свое дело и тоже ушел. Мы снова сидели рядом и были одни. Как только я стал гладить ее колено, в купе вошла девушка, и я подумал, что, скорее всего, туалет теперь свободен. Желанный момент наступил. Я поднялся, чтобы пойти к выходу, но моя спутница сказала что-то, не поднимаясь с места. Наверное, физиономия у меня была очень растерянная, потому что девушка сочла себя обязанной перевести ее слова:
— Она говорит, что выходит на следующей станции.
Тормоза лязгнули пронзительнее, чем обычно, и поезд остановился. Я помог ей спустить с багажной полки ее чемодан. Моя незнакомка поцеловала меня на прощание в щеку и добавила еще несколько слов.
— Она сказала, — перевела девушка, — что ей очень жаль, что ваша встреча не произошла при более благоприятном стечении обстоятельств.
— Скажите ей, что я тоже сожалею об этом, — нашелся я.
Девушка перевела. Женщина моей мечты улыбнулась и исчезла в конце коридора.
Я присел на свое место на несколько секунд, но потом вдруг решил, что этот мир создан не для трусов: подхватив свой рюкзачок и большую сумку, я бросился к дверям. Девушка посмотрела на меня с удивлением. На перроне я почувствовал растерянность: женщины там не было и вообще не было никого. Я вошел в здание станции: там тоже царила пустота. Выйдя с другой стороны здания, я увидел безлюдную площадь с огнями неоновой рекламы. В десяти метрах от дверей вокзала моя бывшая соседка по купе, дама с кожей цвета сомон, обняла какого-то мужчину, поцеловала сопливого мальчишку и села в «фольксваген». Я бегом вернулся обратно: не хватало только отстать от поезда! Мне удалось вскочить на подножку, когда состав уже тронулся. Когда я вошел в купе, девушка уставилась на меня. Я положил сумку на полку, уселся поудобнее, глубоко вздохнул и снова вытащил путеводитель. Девушка села с ногами на сиденье, обняла свои колени и, продолжая глядеть на меня, рассмеялась. Как оказалось позже, в тот момент я неправильно понял причину этого смеха. Она сказала:
— Мне очень жаль, что я помешала вашему флирту, но мне пришлось спрятаться в туалете от контролера: я еду без билета.
Теперь она сидела, положив одну ногу на другую — они были безупречно прекрасны.
Рано утром девушка случайно выдала себя: когда она взяла рюкзак, чтобы достать сигареты, на пол упал ее билет. Я сделал вид, что смотрю в окно.
Какофония
С незапамятных времен А. всегда хотелось проехаться по улице Бальмес в направлении, противоположном разрешенному: или по ошибке (веселой ночью, после того как все дела закончены), или сознательно (чтобы разбить оковы повседневности). Он представлял себе нарастающую волну автомобилей — разноцветное полчище, кипящее раскрытыми в негодовании ртами: нервозные фары, отскакивающие вправо и влево, чтобы избежать столкновения с ним, и — как следствие этого — сталкивающиеся друг с другом. Самая масштабная катастрофа в истории, концентрический хаос, который захватывает улицу за улицей, район за районом, город за городом, выплескивается с одного континента на другой, вспенивает море…
Вот и сейчас он испытывал подобное желание. Несмотря на это (и тут он прищелкнул языком по нёбу, чтобы не так сильно ощущать зеленоватый привкус желчи), А. поехал по улице Бальмес точно так, как предписывали правила: в сторону моря — только что перед ним промелькнула площадь Ротонда. Он выпил коктейль на склоне горы, среди пальм, сидя в шезлонге цвета беж, как раз там, где проходит последний на планете трамвай и растерянный пианист из последних сил снова и снова играет на блестящем рояле Three little word’s[35], постоянно ошибаясь.