Звуки музыки за стеной сменились звуками секса. Эллис удивился: ему казалось, что на долю соседей-студентов секс выпадает нечасто. Они изучали статистику, так что, говоря статистически, у них не было шансов по сравнению с теми, кто изучает философию, политику и экономику. Или даже по сравнению с будущими литературоведами и искусствоведами. Во всяком случае, Эллис так думал. Ничего не попишешь, некоторые науки сексуальней других. Кровать соседей колотилась о стену – они наяривали вовсю. Эллис опять лег и начал уплывать в сон под вопли кончающей за стеной девушки.
Когда он снова проснулся, на часах было семь. Возможно, утра, хотя скорее всего – вечера. В мире царила тишина. За Эллисом никто не присматривал. Он скатился с кровати и нетвердо встал на ноги. Тело болело от ушибов – по бедру расползалась лиловая тень синяка. Он поплелся в ванную.
Вернувшись, он налил себе чуточку виски в стакан из-под воды. Подошел к окну и раздвинул занавески. Южный парк был припорошен белым, улицы пусты. Он пил виски, прислонясь к книжному шкафу. На глаза попалась фотография их троих – Майкла, его и Энни. Энни обожала книги. На шестую годовщину свадьбы он сделал ей сюрприз. Завязал ей глаза и повел с работы, она работала в библиотеке, в ее новую собственную книжную лавку в Сент-Клементс. Там снял с нее повязку и вручил ей два медных ключа. В лавке, конечно, уже ждал Майкл с шампанским. «Как мне назвать магазин?» – спросила она, когда пробка вылетела и поскакала по полу. «Энни и Компания», – предложили они, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало чересчур отрепетированно.
Эллис отодвинул засовы и широко распахнул окно. Вздрогнул, не готовый к наступившему холоду. Он встал на колени и выставил руку наружу. Сжал пальцы в кулак, разжал. Сжал, разжал. Прилежно выполнил все, что велела медсестра. Потом вдруг почувствовал усталость, но кровать была очень далеко. Он дотянулся до стеганого одеяла, подтащил его к себе, завернулся и отключился прямо на полу.
Проснулся он оттого, что в комнате было жарко. Он провертелся всю ночь, обуреваемый дурными мыслями, и в конце концов забылся сном, прижавшись к батарее. Он понятия не имел, какой сегодня день, но вдруг вспомнил телефонный разговор с Кэрол и обещание сегодня же проверить трубы в их доме. Он сел и понюхал подмышки. Футболка пахла неприятно, и он встал, дошел до ванны и пустил воду. Боль в руке пульсировала уже не так сильно. Повинуясь указаниям медсестры, он замотал гипс полиэтиленовым пакетом.
Он вышел в сад и вдохнул приятный, хрусткий морозный воздух. Синева неба вытеснила вчерашнюю серость, и слабые лучи зимнего солнца на миг поманили обещанием новой весны, уже начиная превращать снег в подтаявшую кашу. Эллис прислонился спиной к стене кухни и подставил лицо лучам.
– Эллис, ты живой?
Он открыл глаза. Странно, что юноша, стоящий по ту сторону забора, знает его имя.
– Да вроде.
– Что случилось?
– Упал с велосипеда, – улыбнулся Эллис.
– Черт, – сказал студент. – Погоди.
Он скрылся в доме и вышел с исходящей паром кружкой в руке.
– Вот, держи, – произнес он. – Кофе.
И протянул кружку через забор.
Эллис не знал, что сказать. В голове слегка мутилось из-за таблеток и сна, но дело было не в том – его сбил с толку сам поступок, доброта, от которой у него слова застряли в горле. В конце концов он выдавил:
– Спасибо. Я забыл, как тебя…
– Джейми.
– Да, точно. Джейми. Конечно. Извини.
– В общем, пей на здоровье. Я пошел в дом. Если тебе что-нибудь нужно будет, скажи нам.
И он исчез. Эллис сел на скамейку. Кофе был хороший, не растворимый. Настоящий, крепкий, от него даже голод прошел. Надо бы сходить в магазин. Эллис не помнил, когда в последний раз ел что-нибудь посолидней тоста. Он пил кофе и оглядывал сад. Когда-то здесь был настоящий рай. Энни все продумала до мелочей и превратила сад в палитру ярких красок, сменяющихся круглый год. Приносила домой книги по садоводству и сидела над ними за полночь. Рисовала эскизы. Она располовинила газон и посадила такие цветы и кусты, что Эллис даже названий не мог выговорить. Высокие травы струились на ветру, как вода, а вокруг скамьи каждое лето плескалась радость настурций. Настурции – неубиваемые цветы, сказала она, но Эллису и их удалось убить. Все хрупкие, блестящие идеи засохли и рассыпались пылью в тени его пренебрежения. Лишь самые упорные остались цвести среди перепутанных колючих плетей. Жимолость, камелии, все они где-то там – из зарослей виднелись алые купы цветов, как фонари. Сорняки обступили Эллиса, выстроились на бордюрах вдоль дорожки, у задней двери и стены кухни. Он наклонился и дернул – корни вышли из почвы удивительно легко.