Покраснев, она опустила голову, но он поймал ее за подбородок и снова поднял. – Тебе нечего стыдиться. Даже жестокие дети и смертные насильники могут заставить своих жертв испытать мгновенное удовольствие.
– Но то, что он делал со мной, Маркус. Мне все это не нравилось. Я не люблю боль. Мой мозг кричал от ужаса от того, что он делал, но мое тело…
– Он был возможным спутником жизни, – твердо сказал Маркус. – Я уверен в этом, и в таком случае, что ты испытала его удовольствие. Не свое собственное.
Когда она покачала головой, он спросил: – Разве ты не почувствовала моего удовольствия, когда целовала и ласкала меня прошлой ночью, а потом взяла мой член в свой рот?
– Да, конечно, – перебила она, жалея, что у нее нет бумажной салфетки. Ее глаза начали слезиться, а нос забился. Ей бы не помешала салфетка.
– Это одно и то же, дорогая, – мягко сказал он. – Всасывание банана доставило бы тебе такое же удовольствие, как и то, что ты испытала физически, когда сделала со мной то, что сделала прошлой ночью, потому, что это вкусно. Но дело в том, что то, что ты сделала, доставило мне удовольствие, и, поскольку мы с тобой пара, ты разделила это удовольствие, испытывая его вместе со мной. И это то, что ты испытала с Леониусом. Твое тело, возможно, было в агонии, но в то же самое время его удовольствие было послано твоему телу, – он сделал паузу, а затем печально сказал: – Должно быть, в таком возрасте это ужасно сбивало с толку. Черт возьми, я уверен, что это смутило бы и взрослого.
– Я чувствовала себя такой грязной, – призналась она, прислонившись головой к его груди и жалобно всхлипывая. – Я думала, что со мной что-то не так, что я больна и изуродована, как он. Непривлекательна.
– Без сомнения, именно поэтому Абаддону было так легко держать тебя вдали от семьи все эти годы, – пробормотал Маркус, прижимая ее к груди так сильно, как только мог.
Дивина кивнула, оставив мокрый след на футболке.
Вздохнув, он притянул ее лицо и твердо сказал: – Ну, ты не похожа на Леониуса, ты не больна и не извращенка, и я люблю тебя.
Она удивленно моргнула. – Ты любишь?
Он кивнул.
– Почему? – спросила она в замешательстве. – Я имею в виду, я знаю, что мы пара, Маркус, но ...
– Милая, судя по тому, что я видел, ты такая же, как и я, – весело сказал он. – Я всю жизнь заботился о других, и ты тоже. По крайней мере, я знаю, что ты пыталась помочь всем людям, для которых читала на карнавале, а также самим карни. Полагаю, ты делала это всю свою жизнь. Кроме того, ты храбрая, сильная, умная и чертовски сексуальная.
Дивина рассмеялась над последним. Она не чувствовала себя храброй, сильной или сексуальной в тот момент, когда рыдала на его груди. Но, Боже, она любила этого человека. «Любой мужчина, способный рассмешить тебя в такой ситуации как эта, – хранитель», – подумала она.
– Надеюсь, ты тоже полюбишь меня, – добавил Маркус, целуя ее в лоб.
Дивайн прикусила губу, но потом вздохнула и призналась: – Как бы мне ни было неприятно это признавать, я уверена, что ты заключил сделку с моей любовью, когда пришел сюда по собственной воле, предлагая свою жизнь взамен моей.
Маркус усмехнулся и слегка сжал ее, но потом ослабил хватку и нахмурился, спросив: – Почему ты не хочешь это признать?
– Потому что тебе лучше без меня. Если мы выберемся отсюда и останемся вместе, ты проведешь остаток своей жизни в бегах, – грустно заметила она.
– Я думал об этом, – сказал Маркус, отпуская ее, чтобы она могла осмотреться вокруг и посмотреть на цепи и стул, на котором она сидела. – Это не обязательно так.
– Гм, да, – сухо заверила она его. – Я спасла Леониуса от Люциана. Вряд ли он это забудет.
– Да. Но я думаю, что Дамиан, – твердо произнес он, – твой Жан-Клод.
Дивина огляделась и удивленно посмотрела на него. – Близнец дяди Люциана?
– Да, я не знаю, знаешь ли ты об этом, я имею в виду то, что ты давно не общалась с семьей, но, как оказалось, Жан-Клод был изгоем. Он нарушал законы бессмертных. Во множественном числе, – сухо добавил он. – Как бы то ни было, Люциан знал, что ведет себя плохо, но, как и ты, не то чтобы он нарушал законы, и, как и ты, он помогал ему, когда было бы лучше, если бы он этого не делал, – объяснил Маркус, пододвигая ее стул. – Конечно, как только он узнал, он убил Жан-Клода, но только потому, что Жан-Клод попросил его об этом.
Дивина услышала щелчок, и ее спинка стула внезапно отодвинулась, цепи ослабли.
– Я думаю, если мы напомним об этом Люциану, ему будет легче с тобой, – закончил Маркус, подходя, чтобы помочь ей освободиться от цепей. Освободив ее, он обхватил ладонями ее лицо и улыбнулся. – У нас еще может быть семья, дом и все то, чего у тебя никогда не было и то, что другие воспринимают как должное.
Дивина на мгновение закрыла глаза, боясь позволить надежде, зародившейся в ее сердце, прорасти. Открыв глаза, она спросила: – А что, если он не…?
– Тогда, полагаю, нам придется много путешествовать, – сухо заметил Маркус. – Будет весело.
Дивина коротко рассмеялась и покачала головой. – Ты всегда такой оптимистичный?
Маркус пожал плечами. – В молодости – да. Но уже несколько столетий нет. Но я нахожу, что ты заставляешь меня чувствовать это сейчас. Обняв ее, он сказал: – Я чувствую, что мог бы завоевать мир с тобой рядом.
– Нет, если ты собираешься тратить время, стоя посреди вражеской территории, целуясь и обнимаясь.
Дивина и Маркус напряглись при этих словах и повернулись к человеку, стоявшему в дверях. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки и лодыжки, и смотрел на них с выражением, которое трудно было понять.
– Люциан, – выдохнул Маркус, отпустив Дивину и встав перед ней в защитном жесте. – Нам нужно поговорить.
– Неужели? – сухо спросил Люциан.
Дивина нахмурилась и, уперев руки в бока, встала перед Маркусом, оказавшись лицом к лицу с дядей, который столько лет был для нее пугалом. – Нет. Нам нужно поговорить, – твердо сказала она и мрачно добавила: – Маркус не сделал ничего плохого. Ты можешь арестовать или убить меня, но должен отпустить его.
– Дивина, – рявкнул Маркус, хватая ее за руку и увлекая за собой. – Позволь мне разобраться с этим. Я…
– Я предлагаю вам обоим заткнуться и позволить мне сказать все, что я хочу, прежде чем вы меня разозлите, – сухо сказал Люциан.
Маркус перестал тянуть Дивину и вместо этого опустил руку, чтобы ободряюще сжать ее ладонь. Или, может быть, предложить ей последовать совету этого человека и вести себя тихо. Дивайн не была уверена, что именно, но она придержала язык и прислонилась к нему, принимая предложенную поддержку.
Люциан кивнул, очевидно, удовлетворенный их повиновением, а затем его взгляд скользнул к Маркусу.
– Когда ты не отвечал на телефонные звонки, мы попросили Мортимера отследить по GPS внедорожник Тайни и Мирабо и прилетели сюда, чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит. Мы нашли и уничтожили троих сыновей Леониуса, охранявших здание, когда вошли.
Когда Маркус заколебался, Дивина взглянула на него и увидела, что он вопросительно смотрит на нее. Повернувшись к дяде, она сказала: – Я знаю только о четырех из них. Этот парень ... – она кивнула на несчастного Дэнни, лежащего на полу. – Потом был его напарник и еще двое мужчин, которые вошли следом за Маркусом.
– Они следили за мной от отеля, – вставил Маркус и спросил: – Ты нигде не видел Абаддона?
– Абаддон? – сухо спросил Люциан. – Похоже на то, что должно быть в уборной.
Комментарий вызвал у Дивины удивленный смех. Закусив губу, она быстро склонила голову, чтобы скрыть свое веселье, боясь, что дядя рассердится, если подумает, что она не воспринимает это всерьез.
– Рад снова слышать твой смех, Баша, – тихо сказал Люциан.
При этих словах Дивина удивленно подняла глаза, но машинально произнесла: – Сейчас я – Дивина.