Барский сад удивил меня буйством зелени и относительной чистотой. По сравнению с берегами Сталинки и даже городскими скверами это было прямо-таки девственное место. Ни ржавых банок, ни разбитых бутылок, ни пепелищ я здесь не заметил.
— Боятся, — пояснил Поэт. — Заклятое место. Тут собирались санаторий построить, под фундамент начали рыть, так вся бригада землекопов бесследно исчезла. Я лично держусь того мненья, что они прихватили кассу и сыпанули в другое место. Во всяком случае, не нашли. Начальник лагеря подполковник Козельский, дай бог ему памяти, именье трогать не стал. Говорят, набожный был. Вот чудо. Пришёл осматривать место, привиделось ему что-то, больше сюда ни ногой. Кто-то пробовал устроить пикник, так их несколько дней крючило и ломало, еле оправились. Ходят, конечно, глядят, по задерживаться опасаются. Особенно ночью. Хоть я из любопытства бывал. Ничего не случилось.
— Как вы к этому относитесь?
— Да что сказать? Мало ли странных мест. Вот вы бывали на кладбище ночью?
— Не приходилось.
— Тут, кстати, небольшое кладбище есть. В разорении, правда. Как и всё поместье. Но часовенка уцелела.
Мы подошли к руинам главного зданья.
— Прекрасный был особняк. Просто дворец! Фотографий не сохранилось, но есть описанье. Постройка середины прошлого века. Эклектика с элементами готики и северного ренессанса. Все видевшие восхищались. Причём строили крепостные, и архитектор был крепостной. Крепостной-то крепостной, но обучался в Европе и жалованье получал от графа солидное.
— А сам Бобровницкий откуда? Фамилия будто польская.
— Нещадная смесь. Предок из Голландии, приехавший ещё при Петре. Женился на русской. Потом в роду появились немецкие, польские крови. Плавильный котёл.
Мы обошли руины. Выглядели они таинственно и величественно. Кое-где проглядывал контур внутренней планировки или появлялась деталь, как, например, треснувший мраморный столб, державший, видимо, свод какого-то зала.
— По бокам были два крыла. От них ничего не осталось. Там графский флигель. Приезжая, он останавливался в нём. Хозяйственные постройки. По камешку, по брёвнышку растащили.
Поражали размеры сада и обилие вычурных пород. То гнутые красные стволы, горевшие точно медные трубы, то гигантские яблони с двойными и тройными стволами, то непроходимые кусты, плескавшие почти белой серебристой листвой, то трава, выросшая по пояс. Несмотря на поздний сентябрь, здесь царили свежие, сочные краски.
— Много лет растили, — пояснил Поэт. — Садовников-чудодеев везли. Тут надо гербарии собирать, описывать растенья, есть редкие виды. Но в этом я не силён.
У маленького кладбища, где нашёл себе вечный приют кто-то из графского рода, стояла часовня. Каменных плит на могилах не было, их растащили давно. Торчали два-три железных креста да невесть как попавший сюда конус с бесцветной фанерной звездой.
Но часовенка уцелела. Обшарпанная, побитая по углам, по сохранившая первоначальный облик. Даже витая решётка, закрывшая вход, была не сорвана, хоть и помята.
— Вот главное чудо, — сказал Поэт, приглашая меня подняться по осевшим ступеням.
Вечернее солнце осторожно заглянуло внутрь и высветило большое, в полный рост изображенье Христа. Слева и справа к нему склонялись апостолы, другие молились у ног. То ли солнце ярчило краски, то ли мозаика хорошо сохранилась, но изображенье, выполненное в палевых и зеленоватых тонах, выглядело необычайно живым. Резко выделялись белые одежды Христа.
— Преображение Господне, — сказал Поэт. — Удивительно, что сохранилось. А теперь посмотрите на стены.
Серый камень часовни был сплошь исписан мольбами. Причём не прошлых времён, а самых недавних. Не только царапанные гвоздями, но писанные чернильным карандашом, краской, даже хрупкими мелками и Бог ещё знает чем.
«Господи, помоги выздороветь маме, век буду молить».
«Раба божия Ксения просит соединить её с рабом божьим Алексеем».
«Дорогой Боженька, верни нам покой и благополучие, пусть папа найдётся».
«Боже всемилостливый, избавь нас с женой от бездетства, дай чадо на воспитанье».
«Господь, хоть я в тебя и не верю, покарай злого человека Н. В., тогда поверю и буду тебе служить».
«Раб божий Александр, слеповатый, молит раскрыть ему глаза».
«Пашенька, где ты, любимый, пишу на стенке и у Бога прошу, чтоб ты отозвался».