— Я ничего не терял… — сказал я устало и, помолчав, добавил: — А созвониться можно?
— С кем?
— С Москвой. Они подтвердят.
— Бесполезное дело, — лейтенант махнул рукой. — Какие звонки, нам форма нужна.
— Ну, может быть, вышлют? Задним числом?
— Бесполезно, — повторил лейтенант. — Коли уж вам так охота, возвращайтесь в Москву, добирайте форму, и к нам. Милости просим.
— Глупо всё как-то, — сказал я.
— Да уж… — лейтенант замолчал.
— А Васин может решить? Мне говорили, что капитан умный и справедливый. Что же мне время терять?
— Васин хозяин, да только не царь. Положим, он пустит, ему же холку намылят. У нас очень строго, сами знаете…
— Так что же мне делать? — спросил я растерянно.
— Возвращаться, — сказал лейтенант. — Утром сто пятый обратно пойдёт, ну и катите в столицу. Чем меньше пробудете здесь, тем лучше. А то явится утром Васин и арестует вас, как иностранного шпиона. — Лейтенант ухмыльнулся.
— Да где же мне ночевать?
— Головченко! — сказал лейтенант. — В мытной свободно?
— Кажется, да, — ответил Головченко, откинувший свой капюшон и представший круглолицым румяным парнем.
— Сведи-ка товарища в мытную, пусть покемарит до поезда. Товарищу повезло, завтра будет в Москве пирожные кушать. До свиданья, товарищ, возвращайтесь к нам в гости.
— Обязательно, — сказал я, — и пирожных вам привезу, вы любитель?
— Да так, — лейтенант чуть зевнул, — с детства не кушал…
Мытная оказалась уютной деревянной комнатой с устоявшимся банным запахом. Как пояснил немногословный Головченко, это и была банька, которую пристроил к вокзалу служивший до Васина начальник охраны. Однако ему не повезло. Явилась инспекция, какой-то особо придирчивый генерал, и баньку велено было прикрыть, начальника же за множество самоуправств убрали в другое место.
В комнате стоял топчан и болталась голая слабая лампа на длинном шпуре. За маленьким окном колотился дождь, но среди сплошного охристого дерева было ещё уютней, чем в том вагоне, который доставил меня сюда.
— Во сколько поезд? — поинтересовался я.
Головченко отвечал, что около десяти. Время подремать оставалось.
— Не проспите, — сказал Головченко. — Я меняюсь. — С этими словами он удалился.
Я прилёг на убогий бугристый матрас, заправленный столь же убогим вытертым одеялом. Дождь за окном припустился сильнее. Теперь он не был беззвучным, иногда он кидался в стекло и нажимал на него своей маленькой силой. А то отступал и шлепотал в отдаленье, терзая листву окружных деревьев.
Я тупо смотрел в потолок. Ещё до того, как взялся за это дело, не покидало меня ощущение, что ничего не выйдет. Так и шло поначалу. Как подступиться? Где отыскать нужные связи? Всё было покрыто непроницаемым мраком секрета. Люди, к которым я обращался, однозначно покачивали головой. Да что вы, старик! Я же не министр обороны. На меня смотрели с недоуменьем. Закрытый район, вам понятно? Но там же бывают люди, я даже с одним говорил. Это с кем же вы говорили, фамилия, имя? Не помню. То-то. Нет, даже и не старайтесь, бесполезное дело. Да и зачем это вам? Нет, в самом деле, зачем? Да я хотел написать… Ах, написать! Не смешите. Разве об этом писали? Вот разрешат, тогда напишите. Да нет, не писать, конечно. Это я так. Личное дело. Просто я жил там когда-то, и… личное дело. Клад закопали? Ладно, старина, не темните. Нам дела нет до ваших причин, устроить это нельзя. Невозможно! И не ищите себе приключений, наш вам совет: оставьте своё любопытство.
Но оказалось, возможно. Нет невозможного в нашем мире. Мне повезло. Встретил в метро однокурсника. Не сразу друг друга узнали. Узнав, обнялись, расцеловались, пошли в ресторан. И однокурсник этот, представьте, оказался прямо причастным к делам, которые мне не давали покоя. Что нужно иметь для счастья на этой земле? Вернее, в той точке, где спрятано счастье? Нужно иметь однокурсника, однокашника, друга детства, земляка, наконец. И счастье у вас в кармане. Маленькое, конечно, заячье, но и оно может создать на короткое время иллюзию благостной жизни.
Однокурсник мой оказался бесстрашным и расторопным. Он разом собрал все бумаги, при этом с некоторой пользой для самого себя, ибо не было в его отделе охотников выполнить неотложное поручение, которым он обременил меня. Кроме всего, я открыл однокурснику истинную причину, по которой меня неудержимо тянуло в это глухое, забытое, а теперь уж и страшноватое место. Он понял, мой милый приятель. В институтские времена мы с ним крепко дружили, потом растерялись, но бывают ведь отношенья, которые восстанавливаются мгновенно, словно не было нескольких лет разлуки и розной жизни.