— Не пускать? — спросил Котик.
— Не только не пускать, но и записывать. Я буду вызывать родителей. Школьник должен быть скромно одет.
Лилечка не удержалась, зевнула.
— Да! — Завуч повысил голос. — Будем следить. А учитель должен подавать пример. Строгость и аккуратность в одежде.
— Это чаепитие или педсовет с проборкой? — раздался глухой рык из угла.
Все повернулись. На стуле с крохотной чашкой чая в руках сутулился огромный Розанов.
— Я, э… Алексей Петрович, не понимаю, — вкрадчиво произнёс Наполеон, — э… природы вашего вопроса…
Розанов встал, бухая башмаками, приблизился к столу, впечатал в него чашку и, так же бухая, удалился из учительской, плотно притворив дверь.
— Кушайте, кушайте, — растерянно сказал директор.
— А уже половина четвёртого! — вскрикнула Лилечка, хватая сумку.
— Ну, по домам, по домам, — миролюбиво сказал директор, — к очагу. Так сказать…
— Мы всех поздравляем! — запела Розалия Марковна. — От имени месткома! И желаем всего самого-самого наилучшего!
Мне повезло, что Котик дежурил на танцах. С самими танцами повезло. До самого вечера ни один старшеклассник не покинет школьного зала. Даже Серёжа Камсков. Он очень любил танцевать, особенно вальс. Танцевать с Камсковым считалось честью для любой старшеклассницы.
Школьные вечера! В те скудные годы они были так желанны. Вечеров ждали задолго, готовились к ним, особенно девочки. Тут возникали и пропадали симпатии, случались крушения или, наоборот, возрожденья надежд. По залу сновали записки, с ребусами, полунамёками или прямыми признаньями. Полный значения взгляд или, напротив, равнодушие на лице могли повергнуть танцующего в пучину сомнений. Кто-то рыдал в коридоре, кто-то носился как сумасшедший под звуки фокстрота, кто-то, скрестив руки, как Чайльд Гарольд, подпирал безразличные стены, кто-то, схватив пальто, уходил бродить, исчезал или возвращался обратно, а кто-то просто веселился, не думая ни о чём и принимая жизнь с восторгом и самозабвением молодости.
Я постоял в дверях, наблюдая гомонящий, танцующий зал. Камсков говорил с Коврайским. Мелькнуло разгорячённое лицо Гончаровой. Маслов танцует с десятиклассницей. Розалия Марковна деловито пересекает зал. Давыдов с кем-то воркует. На сцене стоит проигрыватель. Из усилителя несётся: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка…» Проха с компанией на такие вечера не ходил, а если появлялся, то ненадолго. Они стояли, засунув руки в карманы, а потом исчезали либо пить водку в школьном дворе, либо выяснять отношения с Лисагором.
Я вышел на улицу. Было ещё светло. Кругом красные флаги, транспаранты. Серое, чёрное, красное. Из репродукторов льются бодрые марши. На главной улице толпы людей. Хохочут, обнимаются, пляшут. Время драк впереди, ближе к вечеру. В груди моей всё та же тоска. Но в сердцевине этой тоски нежное, тёплое чувство. Я знаю, она ждёт меня. Но сейчас ещё рано. Мы условились, что встретимся, как стемнеет, и скроемся у Сабуровых. Свет зажигать не будем. Сейчас это самое верное место. Когда приедет хозяйка, видеться будет негде. Лишь на уроках да в мокрых холодных рощах осенних Бобров.
Безотчётно я повернул к Барскому саду. Нацарапать, что ли, мольбу на стене часовни? Под ногами хлюпает грязь, по обочинам белые пятна снега. Я шёл, рассеянно глядя по сторонам, а когда приблизился к саду, взгляд мой упёрся в свежий дощатый забор. На заборе фанерный щит с крупной надписью: «Проход закрыт. Посторонним вход запрещён». Я хоть и слышал, что в саду затевают стройку, но выросший так быстро забор ошарашил меня.
Я подошёл, попытался заглянуть в щели. Тут же меня остановил окрик:
— Запрещено!
Ко мне подошёл солдатик с оружием за плечом.
— Запрещено! Не видишь?
— Но почему?
— Отходи. Запрещено! Будут строить.
— А что?
— Военный объект.
— Ишь ты…
— Закурить найдётся?
— Я не курю.
— Давай, давай отсюда. Теперь не положено.
— Что ж, и часовню снесут?
— Всё снесут.
— И деревья?
— Ты кто такой? — спросил солдатик. — Вот отведу, куда надо.
— Я учитель.
— Учитель… В какой школе?
— В первой.
— Иванову из девятого знаешь?
— Я у неё преподаю.
— Это моя сестра, — с удовлетворением произнёс солдатик. — Я скажу тебе так, учитель. Попел ваш Барский сад. Химзавод будут строить.
— Что ж тут военного?
— Хрен его знает. У них всё военное. А как, это самое, Тонька моя учится?
— Неплохо, неплохо. Четвёрки бывают.