— Какие же меры?
— Вот здесь мы и должны скоординировать. Вы по своей линии, мы по своей.
— У меня нет никакой линии, Толя, — сказал я. — Дирекция обеспокоена грядущим наездом комиссии. Мне, честно говоря, не совсем понятно, зачем комиссии какая-то ученица. Или тут кроется что-то ещё? Я говорю с тобой доверительно, Толя. В Москве у нас не считалось предосудительным наведываться в церковь. Я, например, сам ходил. На Пасху. Прекрасно поют. Да и вообще это культура, иконопись, зодчество.
— Это я понимаю, — согласился Маслов. — Но Арсеньева вряд ли…
— Откуда ты знаешь? Ты с ней говорил?
— Она не станет разговаривать на такие темы. С ней вообще говорить очень трудно.
— Проработать на собрании легче?
— Но Николай Николаевич! — воскликнул он. — Арсеньева — комсомолка! Что будет, если все комсомольцы станут ходить в церковь?
— Так уж и все.
— Конечно, мы обязаны её обсудить. Поэтому я к вам и подошёл. Ведь вы должны побеседовать с ней. Она вам расскажет. Тогда у нас будет материал. А так у нас нет материала. И нет вообще уверенности, что она придёт.
— Ах, вот что… — я с интересом смотрел на него. — Ученики хотят получить информацию от учителя?
— Но Николай Николаевич, — осторожно начал Маслов, — вы, конечно, учитель, мы уважаем… Но ведь вы ещё в комсомоле? Мы с вами в одной организации, хоть вы и старше…
— Да — сказал я, — в одной, но мненья у нас разные. Я никогда не был сторонником проработок. Тебе, кстати, должно быть известно, что сейчас это не очень модно.
— Вот мы и не хотим, — сказал он. — В конце концов, Николай Николаевич, у нашего класса школьное знамя. Мы не хотим его отдавать.
— Тогда лучше не раздувать дело, — заметил я.
— Согласен, согласен, — быстро проговорил он. — Мы бы и не стали. Но директор-то знает.
— А у директора переходящее знамя района. Ему тоже невыгодно раздувать.
— Эх, Николай Николаевич, — вздохнул Маслов, — он бы, наверное, не стал… — Маслов замолк.
— Кто-то другой?
Маслов молчал. Рагулькин, мелькнуло у меня в голове. Рагулькин метит на место директора…
— Кому-то выгодно это раздуть? — настойчиво спрашивал я.
Маслов опять вздохнул.
— Ладно, Толя, — сказал я. — С Арсеньевой поговорю. Может, дело выеденного яйца не стоит. Кто и когда её видел в церкви?
Маслов пожал плечами.
— Анонимка?
— Может быть, — пробормотал он.
— А если навет?
— Вряд ли. — Он посмотрел вбок и поморщился.
Весьма и весьма осведомлён этот девятиклассник, размышлял впоследствии я. Комсомольский вождь. Похоже, он доверенное лицо. Но чьё? Того же Рагулькина?
Следующим был Камсков. Я начал с того, чем кончил в прошлой беседе.
— Серёжа, меня не в последнюю очередь интересует, откуда известно, что Арсеньева ходит в церковь?
— Не знаю, — ответил он.
— Но тебе-то было известно?
— Да. Она ещё с бабушкой в прошлом году… — он осёкся и быстро взглянул на меня.
— Не волнуйся, Серёжа. Я, как и ты, хочу ей помочь.
Он сжался тоскливо.
— Говорил вам, Николай Николаевич. Они её заклюют. Им только дай…
— Но Маслов утверждал, что не хочет публичных разборов. Ему дороже переходящее знамя.
— Дороже всего ему собственная карьера.
— Какая карьера в девятом классе!
— Вы не знаете? Он уже делегат районного съезда. Через год будет делегатом областного и так далее.
— К Арсеньевой он вроде бы не питает зла.
— Хм… не питает… Главное для него — выдвинуться на этом деле.
— В каком смысле?
— В любом. Как повернётся. Если выгоднее обвинять, выдвинется как главный обвинитель. Если защищать, будет главный защитник.
— Человек без принципов?
— Его принцип — добиться успеха, занять положение. А потом он будет творить добро. Так говорит. Ты, мол, Камсков, не понимаешь. Надо любой ценой занимать посты. Только там мы сможем делать доброе дело. А тут, внизу, мы бесправные мошки.
— Знакомая философия. Но, может быть, ты слишком строг? Он ещё молод, не сформировался. Я видел, как люди меняются даже в зрелом возрасте.
— До зрелого возраста он натворит, — произнёс Камсков.
— Как думаешь, зачем Леста ходила в церковь? — спросил я.
— Да боже мой! — воскликнул он. — Неужель не понятно? С бабушкой там была. Бабушку очень любила. Просто вспомнить, поплакать…
— Но кто же, кто же её там видел?
— Разве имеет значенье? Злых языков много. Главное, замять это дело.
— Серёжа, я сделаю всё, что могу.
Прозвенел звонок, захлопали парты. Я закрыл журнал и произнёс будничным голосом: