Классный час закончился на скандальной ноте, но это и спасло Лесту от прямых наскоков. Всё было, разумеется, впереди. Наговорив общих мест, пытаясь шутить, я распустил ребят по домам и строгим голосом вновь попросил «остаться Арсеньеву». Двойная цель. С одной стороны — поддержать иллюзию, что ведётся некое закрытое «расследование», с другой — предупредить Лесту о новой опасности. И то и другое было достигнуто. Одно с помощью громких слов, второе посредством записки. Записка гласила:
«Нас видели вместе, когда мы возвращались из церкви. Помнишь машину? В ней сидела жена Р. Про меня пока не знают, но могут узнать. На всякий случай: я встретил тебя на дороге. Гулял. Проводил до дома. Остальное беру на себя. Встречаться сейчас опасно. Звони мне по телефону к Сабуровым. Лучше днём после уроков. Хозяйка преподаёт во вторую смену. Не нервничай. Всё обойдётся».
Поздно вечером я вышел пройтись. Природа снова размякла, на чёрных тротуарах выступил мокрый блеск.
Трепет уцелевших листьев перестал быть картонным. Звёзды проявились в черноте, овеянной невидимой влагой ветров.
Над Барским садом стояло жёлтое зарево, светили прожекторы. Там ухало и ворчало. До зимних холодов спешили возвести постройку. Работали по ночам. Я медленно побрёл к Святой. Постоял вдали от её ограды, различая за деревьями слабый свет окон.
Я дошёл до конца Святой, к оврагу, и побрёл вдоль него. За кустами горел костёр, я подошёл поближе. Вокруг молчаливо сидели люди в ватниках, пальто и шинелях. Курили. По кругу ходил стакан. Я не сразу понял, что это подростки. Один повернулся, спросил ломким голосом:
— Мужик, чего надо?
— Ничего, — ответил я, собираясь уйти.
— Вали отседа.
Я повернулся.
— Постой, — сказал голос погуще. — Мужик, подь сюда.
Я подошёл.
— Садись. Водки хочешь?
— Нет, ребятки, не пью.
— Ты кто такой? — Освещённые полыханием костра, на меня смотрели угрюмые лица. Кто в шапке, кто в кепке, а тот с открытой лохматой головой.
— Ты кто?
— Человек, — ответил я, — человек, ребятки.
— А мы тебе не человеки?
— И вы человеки, само собой.
— Чего тут ходишь?
— Гуляю.
Молчание. Голос:
— Тушкан, вломить, что ль, ему?
— Погодь… Слышь, мужик, деньги есть?
— Какие же деньги? Вышел гулять…
— В такое время надо брать деньги с собой. Скажи спасибо, что на Лису не нарвался. Он бы тебя пришил. А мы только деньги возьмём.
— А если их нет?
— Мужик, не дури. Денег нет, по хлебалу получишь. Или снимай пальто.
— Я в куртке.
— Ну, куртку. Выпей водки, погрейся. Домой добежишь, не замёрзнешь. Скажи спасибо, что на Лису не попал.
— Это который Лиса? Лисагор?
— Лисагор.
— Так вы его ребятишки?
— Не, не его. Мы другие.
— Может, Прохи?
— Откуда знаешь?
— Да как не знать. С Прохой я очень знаком.
— Проху знаешь?
— Ещё как!
— Ну?
— Даже знаю, что он сейчас дома, урок учит. Завтра обещал его спросить.
— Чего спросить, где спросить? Кончай мочалу на нос мотать!
— Дело, ребятки, в том, что я учитель вашего Прохи. Каждый день встречаемся в школе.
Молчанье.
— Не врёшь?
— Можешь проверить.
— Как зовут?
— Николай Николаевич.
Молчание. Голос с другой стороны костра:
— Правильно баит. Коляныч.
Костёр потрескивает, стреляет искрами. Тепло и сыро.
— Водки хочешь?
— Я говорил, не пью. Да и вам рановато.
— Разберёмся. Ладно, ступай, учитель. Прохи сегодня нет. Я за него, Тушкан. Если пристанет кто, говори, Тушкан с Прохой вломят. Эй, Синюха, проводи учителя до Святой. А то Лисагор тут бродит. Не слыхал, что у нас война?
— Слышал, конечно.
— Ничего, скоро конец. В балке за лесом отрыли мы пулемёт. Починим, поставим всех лисагоров к стенке, и будет парад на площади.
— Не лучше ли помириться?
— С кем, с Лисагором? А ты знаешь, что он Синюху пописал? Покажи, Синюха. И мою сестру обидел. Спасибо, отец с рейса шёл. Так он чуть отца не зарезал. Нет, не знаю, как Проха, а я с Лисагором до смерти. Я его сам расстреляю! Только вот пулемёт починить.
— Сколько тебе лет? — спросил я.
— Воспитывать хочешь? Вырос давно.
— Пятнадцать, — подсказал кто-то.
— А Лисагору?
— Хрен его знает. Кажись, постарше меня. Но это не отменяет. Я один на один руками его удушу. Только он со своими ходит. Тут пулемёта надо…
На другой день, стесняясь, глядя в сторону, ко мне приблизился Проханов.
— Николай Николаич, эта… чего хотел сказать… если что надо…