— Что надо, Проханов?
— Ну эта… кого замочить…
— Отдубасить?
— Ну да вломить по-хорошему… Если надо…
— Боюсь, не понадобится, Проханов. За предложенье спасибо. «Замочить» не метод для воспитанья.
— А то шепните. Может, обидит кто…
Он смотрел в сторону, и я не мог понять, то ли он пытается сгладить вчерашний эпизод, то ли на самом деле из чувства симпатии предлагает свои посильные услуги.
Разговор с заведующим учебной частью состоялся в понедельник. Наполеон выглядел чрезвычайно оживлённым. Он снова расхаживал по кабинету и снова оглядывал новый костюм, нет ли соринок?
— Был в области. Мы тут сидим, ничего не знаем, учим помаленьку, грешные. А ведь большие грядут перемены! Да, Николай Николаевич, масштабные перемены! Многие головы полетят! — Он удовлетворённо потёр руки. — В будующем году… — он так и сказал, даже принажал на «ю», — в будующем году исторический съезд… Вы партийный? Ах, да. Надо вступать. Кому, как не вам, молодым, непокорным! А то, знаете, мы, старики, засиделись. Много, много нам нового сообщили. Страна накануне событий, тут ухо надо держать востро! Кстати, и о нашем вопросе сказали…
Он налил из графина стакан кипячёной воды и с удовольствием выпил.
— Кстати, о нашем вопросе… Умный был лектор, человек высокий. Он предупреждал. Ой, как умно! Он говорил, наш народ выработал в себе привычку иметь кумира. Тридцать лет, сами знаете, имели. И вот, если лишимся… Вы понимаете?
— Пока нет.
— Народ может лишиться кумира. Что тогда? Смекаете?
— Да как-то не очень, — ответил я.
— Бог ты мой! — воскликнул Наполеон. Он застыл передо мной, выпятив живот и глядя со снисходительной улыбкой. Чего, мол, тут непонятного. — Вот вы, например, плакали?
Всем видом я изобразил непонимание. Наполеон понизил голос:
— Плакали во время похорон? Два года назад? В марте месяце?
— Не помню, — ответил я.
— А весь народ плакал! — Наполеон воздел палец. — Народ лишился кумира. Но продолжает чтить его память. Спрашивается, теперь? Если лишить и памяти. Что будет делать народ? Ну, ну, смекайте…
— Как-то не задумывался, — пробормотал я.
— Искать нового кумира! — воскликнул Наполеон. — Такая мысль. Не моя, конечно. И я не во всём согласен. Но существует опасность. И кто же будет этот новый кумир, спрашиваем мы себя. А, батенька? Думайте, думайте. Вы же молодой, горячий, бескомпромиссный!
— Не могу и представить, — сказал я.
— А представить нетрудно. — Наполеон наклонился ко мне и прошипел раздельно: — Религиозный дурман!
Совершив торжественное дефиле по паркету, Наполеон продолжал:
— Религиозный дурман! Новый кумир для массы… Я не во всём тут согласен, но есть моменты. И они прямо касаются нас. Вы знаете, какой жуткий случай поведали на совещании? В ефремовской школе целый класс состоял из баптистов! Даже учитель баптист! Они на уроках совершали своё мракобесие! Вот до чего доводит потеря идеалов. А ведь были, были у нас идеалы! И было их воплощенье! Я лично не сторонник и не во всём согласен, но стране нужен порядок. А порядок был! Что же теперь? Разброд, шатание, школьники ходят в церковь! Нет, мы не можем этого допустить!
С громким бульканьем он выпил ещё один стакан.
— Вот вы, Николай Николаевич, положа руку на сердце, скажите, хотели бы, чтобы ваш класс состоял из одних баптистов?
Я только пожал плечами.
— А к этому может прийти. Ну, или там просто верующие. Сначала один ученик, потом другой, остальных вовлекают. И вот вам вместо гимна «Боже, царя храни»! Прямо перед лицом комиссии! Хорошенькая картина, а?
— Просто жуткая, — согласился я.
— А вы не шутите, тут не до шуток.
— Я не шучу.
— Как там у вас, кстати, с этой… Арсеньевой? Провели работу?
— Да, я был у неё.
— Каковы результаты? Она на самом деле посещает церковь?
Спокойно, спокойно, сказал я себе. Мгновенье помолчав, собравшись, я глубоко вздохнул и начал:
— Всё это преувеличение, Иван Иванович. Ложные слухи. Арсеньева действительно была в церкви, но один только раз. Дело тут вот в чём. Бабушка её была верующей. Иногда ходила в церковь со своей знакомой, тоже старушкой из какой-то окрестной деревеньки. Так вот однажды эта старушка забрела к Арсеньевой, попила чайку, а потом отправилась в церковь. Арсеньева решила её проводить. Старушка маленькая, немощная. Они всё о бабушке говорили, вспоминали её. Так и дошли до церкви. А потом Арсеньева ушла. Вот и вся история…
Наполеон молча расхаживал по кабинету. Наконец он сказал: