Котик смешался.
— Ну вот… Каких отношениях…
— Ты думаешь, я не понимаю, к чему тут клонят? Учитель встаёт на защиту ученицы. Всячески её выгораживает. Навещает…
— Старик, — поспешно перебил Котик, — давай не углубляться. Я не о том. Просто ты должен понять, что лучше всего извиниться. Начинается педсовет, ты встаёшь и говоришь небрежно. Извините, мол, дорогая…
— Так! Значит, при всём педсовете? Даже не в коридоре?
— Она так считает. Раз ты при всех…
— Неужели ты думаешь, что я пойду на такое унижение? И ради чего?
— Ради того, чтобы тебя оставили в покое. И не только тебя.
— Кого же?
— Сам знаешь.
— На Арсеньеву намекаешь? Ты разве не понял, почему я сорвал эту чёртову говорилку?
— Как не понять. Сам слушал.
— И ты допускаешь, что эту травлю можно терпеть?
Котик уныло вздохнул.
— Старик, ты как с луны свалился. Забыл, где живёшь? Можно подумать, подобного ничего не видел. Это мелочь, старик. Тут главное, не бодаться с дубом. Таким людям, как Наполеон или Роза, нужно чуть-чуть потрафить. Маленькая уступка, и они твои благодетели. Так, кстати, устроены все. Возьми эту свою гордячку. Почему её в классе не любят? Потому что сама по себе. Не считается с коллективом.
— Под коллективом ты имеешь в виду Маслова и Гончарову?
— Да хоть бы и их. Они ведь лидеры, значит, лицо коллектива. Не лезла бы твоя Дездемона в бутылку…
— Она и не лезет. Просто живёт в своём мире.
— Да нельзя, нельзя это, старик! Жить надо со всеми! Общим гуртом!
— Вот и дожили, — сказал я, — полстраны за колючкой.
— Ну, ну! — Котик замахал руками. — До этого договорились.
— А что, — сказал я, — можешь использовать как цитату. В своей обвинительной речи. Николай Николаич, мол, и такое сказал…
— Ну тебя к чёрту, — произнёс Котик тоскливо.
Мы замолчали. В сущности, он говорил то же самое, что я ей однажды. Жить вместе со всеми, не выделяться. Взносы платить. Ха-ха! Какие взносы?
— Ты комсомолец? — поинтересовался я.
— Ещё два года.
— Взносы платишь?
— А как же…
Снова молчанье.
— Когда педсовет?
— Чёрт его знает, на днях.
— Но извиняться я всё равно не буду. Даже если меня назовут иностранным шпионом.
— Тогда собирай вещички. У Рагулькина сам Ерсаков в друзьях.
— Дался вам этот Ерсаков.
— Дался не дался, а всем заправляет. Скоро на повышение пойдёт… Ну так что, будешь вермут?
— Давай, — сказал я.
Куда подевался Викентий? Что-то не вижу давно. Леста не ходит в школу, соответственно и Викентий покинул свой пост. Подался, наверное, на Патриаршьи. Хорошо всё же там. Розовый закат, розовое шампанское в бокале. И то щемящее чувство, которое испытывал я, глядя на её серебристые крылья. «Ты хочешь в вечность?» Хорошенькое предложенье. Тут хоть бы добраться до тех прудов. Я любил Патриаршьи. Зимой катался там на коньках, а в летнюю ночь искупался однажды. И та, что сидела на берегу, всё боялась: «Вылезай быстрее, в милицию заберут». Тогда мы ещё не знали, что милиции эти пруды не подвластны. Что иностранный обликом гражданин в берете с массивным золотым портсигаром могущественней начальника местного отделения. Даже Викентий в синем своём мундирчике, чёрный Викентий с очками на длинном носу мог запросто приказать начальнику очистить пруды от всякого присутствия «красноголовых». Так по причуде своей он называл «блюстителей БЕСпорядка». Опять же его словесный вольт. Где ты, мой добрый Викентий? Мой чёрный ангел-хранитель. Надеюсь, ты не покинул наш город совсем? Наше бедное сирое время. Надеюсь, ты не отправился в Возрожденье, в островерхие голландские города, где благоденствуют предки нашей серебристой подруги. Где, может быть, и сама она, как незримая тень, присутствует на «крансах», староголландских обедах и, помешивая серебряной ложечкой, попивает янтарный чай из стакана с натюрморта самого Питера Класа. Натюрморт, что означает «мёртвая натура», у старых голландцев назывался иначе, стиллевен — «тихая жизнь». По-моему, это несравнимо более верно. В моей памяти часто возникали картины такой «тихой жизни», собранные из осколков прошлого или, напротив, фрагментов мечтаний. А то и видений, мелькавших во сне. «Стиллевен» Патриаршьих прудов собирал в себе первое, второе и третье. Тут непременно присутствовала девочка, ждавшая пловца на берегу, и старушка, гуляющая по аллее, и влюблённые на скамейках, и музыка зимних катков, и золотой закат, и розовый бокал с шампанским, и важный Викентий, накрывающий столик на деревянном помосте, и таинственный иностранец со своим портсигаром, и серебристая птица, улетевшая за красным беретом, и щемящая грусть, накрывшая весь натюрморт прозрачной дымной вуалью…