— Разумеется, нет! — гневно воскликнула она. — Неужели тебе неизвестно, что подобная работа — отнюдь не самая высокооплачиваемая в мире. Да нет, откуда тебе это знать, Люк Ричмонд! Реальная жизнь тебя просто-напросто не касается, ведь так? Живешь в своей башне из слоновой кости…
— У меня в Нью-Йорке пентхаус, — хладнокровно заметил Люк.
— Какая разница.
— Не умничай! — отрезал он.
— Но я ведь не умна, так ведь? — резко возразила она. — Если бы я была умна, то тогда ни в коем случае не совершила этот, цитирую: «самоубийственный поступок», конец цитаты. И не оказалась бы, цитирую: «в столь незавидном положении», конец цитаты.
Люк оставался невозмутим.
— Мне все же хотелось бы услышать причину, — настаивал он.
— Она придется тебе не по вкусу.
— Позволь мне судить самому.
— Ну что ж, скажу! Я ушла потому, что… мне… это не нравилось, — произнесла она медленно и неохотно.
— Не нравилось что? Школа?
Мэгги покачала головой.
— Собственно говоря, и школа тоже, но это было не главной причиной.
— Тогда что же? Твои занятия математикой?
Мэгги тяжело вздохнула.
— О, Люк, неужели ты не понимаешь?
— Хочу понять, — ответил он, глядя на нее холодными, как осколки льда, глазами. — Но ты не даешь мне возможности.
Мэгги постаралась выразить свои чувства словами.
— С детских лет, — начала она, — у меня были способности к математике.
Он покачал головой.
— Нет, не просто способности, Мэгги, — поправил он ее. — Талант. Несомненный талант. Тут, знаешь ли, есть кое-какая разница.
— Разумеется, знаю, но это только ухудшает положение.
Люк нахмурился, никогда еще она не видела его таким озадаченным.
— Ухудшает положение?
Она опять вздохнула.
— Это давит на человека, Люк. Когда ты обнаруживаешь в себе какой-нибудь дар — все равно какой, — это действует на других возбуждающе. Помнишь, как это действовало на тебя самого?
— Конечно, помню, — ответил он.
Мэгги тоже хорошо помнила, как он предлагал ей задачи, радуясь и в то же время немного раздражаясь от того, с какой легкостью она их решала, а порой, используя врожденное логическое мышление, и превосходила даже его!
— Мой учитель математики прямо из кожи вон лез, — продолжила она. — Каждый раз, когда я возвращалась с очередной наградой или с предложением стипендии, он радовался больше, чем я сама! Иногда мне даже казалось, что он ждет от меня того, что не удалось ему самому.
— Но это вполне в порядке вещей, Мэгги, — сказал он несколько смягчившимся тоном. — Само собой разумеется, что талантливый ученик возбуждает в учителях энтузиазм. Им хочется опекать, направлять их.
Мэгги тяжело вздохнула, ей очень хотелось, чтобы он понял ее чувства, осознал, что не просто глупая выходка с ее стороны.
— Знаю. Энтузиазм я еще могла бы пережить, даже синдром вундеркинда. Но дело в том, что я возненавидела саму математику. Если у тебя что-то получается лучше других, это еще не означает, что ты обязательно должен любить это, неужели тебе не понятно? Будущее представилось мне в самом мрачном свете. Всю жизнь заниматься тем, к чему питаешь отвращение! А он уже обсуждал с директором школы мое стипендиатство в Оксфорде. Им даже в голову не приходило, что я могу не получить его.
— Разумеется, не приходило. — Пальцы Люка перестали выбивать дробь на рулевом колесе машины. — Всем было совершенно очевидно, что ты туда попадешь.
— Но я не хотела попадать туда! Мысль о том, что придется целых три года изучать предмет, ставший для меня ненавистным, просто ужасала. Но я знала, как сильно разочарую всех остальных. Груз ответственности давил на меня, заставлял чувствовать себя несчастной, и вскоре я обнаружила, что с трудом справляюсь с заданиями, — такого со мной не было никогда. Эти переживания не давали мне спать ночами. В конце концов, ощущение возможной неудачи, боязнь действительно разочаровать других людей стали слишком сильными, чтобы их можно было терпеть дальше. И мне показалось, что легче будет убежать от всего этого.
Люк машинально запустил руку в свою густую шевелюру, основательно растрепав волосы, и Мэгги до боли в сердце захотелось пригладить их.
— И как долго это у тебя длилось? — спросил он.
Девушка пожала плечами.
— Год. Может быть, чуть больше.
— Тогда почему же, черт побери, ты не поговорила об этом с кем-нибудь, кто мог бы понять твои чувства?
— Мне не с кем было говорить.
— Но ведь был же я!
Мэгги покачала головой.