Затем он намеревался завернуть к себе домой за личными вещами и прибыть на пересечение улиц Большой Советской и Социалистической к зданию районного комитета ВКП(б). Перекресток хорошо просматривался из окон кабинета, лишь парочка деревьев закрывала пышными кронами тротуар и уходящую влево улицу. Но сколько за последние полчаса Пономаренко ни выглядывал в открытое окно — ни Величко, ни его, Пономаренко, служебного автомобиля не было.
Перегнувшись через подоконник, Пантелеймон Кондратьевич в очередной раз посмотрел на проезжую часть.
Никого. Возле подъезда по-прежнему стоял грузовик, в кузов которого два работника райкома складывали документы из архива. С краю у откинутого борта уже скопилось десятка два перевязанных бечевкой толстых бумажных стопок.
— Ну, сколько можно ждать?! Где носит этого пройдоху?! — раздраженно проговорил Пантелеймон Кондратьевич, вытряхивая из пачки папиросу.
Чиркнув спичкой и выпустив клуб дыма, он резко отвернулся от окна с распахнутыми створками. В городе стояла зловещая тишина, от которой по спине пробегал неприятный озноб. Еще несколько минут назад в километре от городского центра гремела канонада, а мимо здания райкома тянулась бесконечная вереница солдат и гражданского населения, ехали грузовые автомобили, громыхали колесами запряженные лошадьми телеги. А теперь все звуки прекратились, и от этого Пантелеймону стало не по себе.
Внезапно послышались торопливые шаркающие шаги — кто-то быстро шел по пустому коридору райкома.
Служебного автомобиля внизу не было, значит, Величко по коридору идти не мог. Тогда кто?..
Пантелеймон Кондратьевич повернулся к двери и напрягся; правая ладонь инстинктивно нащупала рукоятку спрятанного в кармане брюк «браунинга».
Человек поравнялся с кабинетом, и тотчас раздался громкий стук в дверь.
Пономаренко сунул руку в карман и нервно выкрикнул:
— Войдите!
Дверь распахнулась, и в кабинет мягкой, но решительной походкой вошел священник в длинной покрытой пылью рясе. Пантелеймон Кондратьевич тотчас узнал его: это был тот поп, что недавно метался по площади. Дыхание его было частым и глубоким. Из-под черной скуфьи выбивались мокрые от пота пряди седых волос.
— Здравствуйте, — торопливо вымолвил он. — Не вы ли отвечаете за эвакуацию в нашем городе?
— Кто вы и что вам нужно? — неприязненно спросил Пономаренко.
— Отец Илларион, настоятель храма Иоанна Богослова. Я вот по какому делу. Вам должно быть известно, что недалеко от нашего храма находится временный военный госпиталь.
— Допустим, известно. И что?
— Так ведь про него забыли! — еще больше взволновался старик.
Взгляд его наткнулся на пустой письменный стол, на стоявший рядом новенький саквояж с пухлыми боками. Он без труда сообразил, что хозяин кабинета тоже намеревается отбыть в восточном направлении. И потому заговорил еще быстрее:
— Повсюду эвакуация, люди покидают город. Говорят, будто ворог у Александровского пруда, а про раненых красноармейцев забыли! Как же так, уважаемый? Как же так?!
Старик появился совершенно некстати. Еще более некстати он начал задавать свои въедливые и несвоевременные вопросы. Несвоевременные потому, что Величко, несмотря на врожденную расхлябанность, приказы начальства все же выполнял. Это означало, что в любую секунду за окном послышится знакомое урчание мотора служебной «эмки».
— У меня нет больше автомобилей для эвакуации, — отрезал Пономаренко.
— Как нет? Под вашим окном у подъезда стоит почти пустой грузовик! Он способен вывезти два десятка раненых солдат!
— Это невозможно. Грузовик отправляется в тыл с важными документами.
— С какими документами?
— С очень важными! — отрывисто повторил партийный функционер. — И вообще… это не вашего ума дело!
— Но позвольте, — голос священника дрогнул. — Неужели какие-то бумаги важнее человеческих жизней?
— Не лезьте куда не следует, святой отец, иначе быстро смените рясу на робу! — прошипел Пантелеймон Кондратьевич, явно намекая на распространенную в стране практику расправ с инакомыслящими. Ткнув папиросой в пепельницу, он одним движением раздавил ее и отвернулся.
Священник понял, что секретарь райкома не желает дальше разговаривать, и тем не менее сдаваться не собирался.
— Умоляю вас, — негромко сказал он. — Возьмите в автомобиль хотя бы десятерых. Я сам с санитарами размещу их в кузове и не потревожу ваших документов. Вы спасете десять жизней. Слышите: целых десять жизней! Только прикажите водителю завернуть к госпиталю!