- Добрый день, герр С.
- Ух, Док. У меня что-то головка пошаливает.
- Присаживайтесь, пожалуйста.
- Заклинило продолговатый мозг.
Сэмюэл С. приземлился и раскинулся в коричневом мягком кожаном кресле, добела истертом локтями, спинами и седалищами пациентов. В паузах между репликами - громкое тиканье огромных золотых настольных часов, отсчитывающих оплаченные минуты. В застекленном шкафу - семь толковых словарей и один технический: Сэмюэл С. частенько вынуждал герра Доктора туда заглядывать. На стене - дипломы из Вены, Гейдельберга, Берлина, Кембриджа. Горькое напоминание о горстке пепла, оставшейся от собственной ученой степени. Решительно скомканной однажды вечером и сожженной на глазах у спокойно улыбавшегося друга. Запах дыма, латыни, пергамента. Ты не ожидал, что все останется по-прежнему, что это всего лишь ярлык, залепляющий глаза: натыкаешься на стены, стоишь, неспособный ощутить вкус персика или заорать во время оргазма.
- Итак, герр С.
- Вчера я был полностью уничтожен. Прямо-таки раскатан в лепешку. Я отступил от своего правила: не возноси себя, принижая других. Я познакомился с одной девушкой. Чисто случайно. Она слышала обо мне. Даже о том, что я был самой колоритной и экстравагантной фигурой в Европе. Я решил, что это обстоятельство дает мне зеленый свет. Но она проскочила под носом и лягнула меня прямо в душу. И я подумал, Док, когда же я наконец соберусь жениться и завести детей - мне не хочется стать развратным стариком.
- У развратного старика, герр С., может быть жена и десяток детей.
- Ага, Док, вот вы и подключились - я все-таки вынудил вас высказать свое мнение.
- Продолжайте, пожалуйста, герр С.
Сэмюэл С. поджал губы. Герр Доктор разжал свои и потянулся длинными плоскими пальцами за маленьким белым мундштуком. В тисках взгляда Сэмюэла С. его рука примерзла к пластмассе. В затемненной комнате на стене качаются тени от залитых летним светом листьев. Герр Доктор осунулся. Сидит, посасывая пустой белый мундштук. В принципе, можно сделать разные выводы. Даже в грудном возрасте каждый человек хотя бы пару раз сталкивается с отсутствием взаимопонимания. Одна надежда, что у герра Доктора была полногрудая мамаша. За эти пять лет я, наверно, свел его с ума. Стоит мне войти, как он весь сжимается, готовясь к защите. И натягивает маску невозмутимости, когда я выдыхаюсь от серии собственных ударов, напичканных довольно дикими домыслами. Я сказал ему:
- Док, весь мир должен был полюбить меня с самого младенчества, а вместо этого коварно выскочил из густой зеленой чащи и выпихнул меня на поляну.
Герр Доктор медленно встает. Обходит меня сзади. Я смолкаю. Он просит продолжать говорить, пожалуйста. Спрашиваю зачем. Говорит, что ему просто захотелось размяться. Я понял, что довел его до улыбки - он прошел в угол к своему креслу и захихикал. Вероятно, герр Доктор все-таки выстоит.
- Я действительно разрыдался, герр Доктор. Значит ли это, что я окончательно свихнулся.
- Нет, герр пациент.
- Что мне было делать. Я решил: подожду минуту с опровержением. И на сей раз воздержусь от схватки. Она меня раскусила. Потом я поразмыслил. Что ж, хорошо. Она меня раскусила - значит, мы вполне можем узнать друг друга поближе. И я смогу пробраться сквозь заросли в самую глубь ее джунглей. Но, Док, меня беспокоит то, что я ищу все более молоденьких. Вот в чем дело.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Я вот что скажу, герр Доктор. Вы думаете, раз я тяну руки к этой крошке, значит, я пытаюсь соскрести чуточку ее дрожжей, чтобы поддержать собственный процесс брожения. Слушайте, что она могла найти во мне. Нет денег, раз. Странный, только и всего, плюс с головкой не того. Сколько еще пройдет времени, прежде чем я исцелюсь. И смогу предложить кому-нибудь выйти за меня замуж и завести детей. Я даже расстался со всеми своими псевдомодернистскими взглядами. Позволяю здоровым предрассудкам вновь закрасться в мою жизнь. Разве это плохо, Док. Их должно быть полным-полно. По крайней мере, перед смертью я все же намерен получить удовольствие. И даже был бы не прочь, чтобы за упокой моей души отслужили обедню, если бы она стоила чуть подешевле.
- Понимаю, герр С. Будьте добры, продолжайте, пожалуйста.
- Что ж. Я родился в Потакете, Род-Айленд, США, в довольно холодный октябрьский день. Моя мать застонала от удивления, обнаружив, что чрево преподнесло ей этот орущий четырехкилограммовый подарочек. Который, сам того не подозревая, вырос на задворках жизни. И всегда разбивал нос о забор, когда старался дотянуться до яств за этим забором.
- Не надо иронизировать, пожалуйста.
- Можете ничего не говорить мне. Я просто пересматриваю свое прошлое, чтобы понять, где именно я сел не на тот поезд. Который повез меня в Холостяцк. Док, вот уже пять лет я исправно хожу сюда дважды в неделю. Утром, лежа в постели, я занимался подсчетами. Вышло, что столько же стоит шикарный автомобиль. Такой дорогой вещи у меня не было ни разу в жизни. Знаете, я мог бы дважды в неделю по пятьдесят минут тереть его тряпочкой. И еще: за меня хотят выйти замуж да еще приплачивают мне, а я удираю. От самого обильного яства из всех, что меня когда-либо манили. Я хочу исцелиться. А вчерашний день показал, что я не исцеляюсь.
- Пожалуйста, не кричите, герр С.
- Боитесь, что соседи услышат.
- Пожалуйста, продолжайте.
- Нет, вы ответьте мне. Вы боитесь, что соседи услышат.
- Нет, герр С., я не боюсь, что соседи услышат. Пожалуйста, продолжайте. И позвольте мне предупредить вас: все признаки выздоровления у вас налицо.
- Док, не надо говорить этого. Я так одинок. На самом деле, очень одинок. Как же мне заполучить эту крошку.
- Здесь нет готовых рецептов.
Сэмюэл С. подтянул плотные коричневые носки, вздохнул. Тихое жужжание вентилятора. Тиканье часов. За окном заливается свистулька той самой маленькой голубоглазой девочки с длинными каштановыми волосами и в белоснежных перчатках; ей разрешили издавать подобные звуки, когда приходит домой ее папа. Ежедневный маленький праздник ровно в пять пятнадцать. Которого она с нетерпением дожидалась, катая по гравийным дорожкам игрушечную коляску и мысленно разговаривая с куклой.
- Кажется, на сегодня хватит, Док. Но я хотел бы посидеть здесь до скончания отведенного мне часа.
- Этот час - ваш, герр С.
- Я знаю, что этот час - мой. И знаю, что это вас раздражает. Я просто хочу посидеть здесь и помолчать. Мое говорение ни к чему не приводит. Дело в том, Док, что мне не дают найти хорошую работу, хорошую женщину. Возьмите, например, здешнее крупное международное агентство. Это же настоящая большая грудь. И хочется к ней припасть. Но когда замечают, что я разглядываю ее и уже подбираюсь поближе, меня останавливают: "Пошел вон. Мы сами тут сосем, давай-давай, проваливай". Они урвали все лучшее на пиршестве жизни. А меня отпихнули локтем - ползаю под столом и подбираю крошки. Увертываясь от их каблуков - они, ради смеха, давят мои растопыренные пальцы.
Сэмюэл С. стоял у закрытых дубовых дверей подъезда герра Доктора. Кепка плотно сидит на голове этим августовским вечером, без пяти шесть, в четверг, в Вене. Можно спуститься по Гольдеггассе, чувствуя, что тебя только что отделали. Именно здесь, к востоку от Мюнхена, Парижа и Галифакса (Новая Шотландия). Спокойным, размашистым шагом - по улочкам, прилегающим к Св.Стефану: его большой колокол как раз бьет шесть. На углах по всей Кернтнерштрассе ранние "уличные пташки" уже занимают свои позиции. Бледно-голубые и розовые хлопчатобумажные платья, на плечи наброшены свитера - вечером работать прохладно. Сэмюэл С. сворачивает в узкий серый переулок, заходит в какое-то подобие мавзолея, отделанного дымчато-желтым мрамором. Уселся в отдельную кабинку, положил руки на столик, уткнулся лбом в запястье. Официантка наклоняется к его унылой фигуре.