Так что не прошло и пятнадцати минут после телефонного звонка отцу Дому, как я вышла из ванной (Джесса, конечно, не было, и я могла переодеваться в комнате, но от старых привычек трудно избавиться), полностью экипированная для ловли призраков, включая пояс с инструментами на талии и толстовку с капюшоном, которая — даже я готова была это признать — могла показаться несколько излишней, как для июля в Калифорнии. Но уже наступила ночь, а наползающий с океана в предрассветные часы туман может быть холодным.
Не подумайте, будто я всерьез не размышляла о том, что предлагал сделать отец Ди. Ну, о том, чтобы рассказать обо всем маме и убрать ее и Аккерманов подальше отсюда. Я крутила эту мысль и так, и сяк. Но чем больше я над этим думала, тем абсурднее вырисовывалась картина. В смысле, прежде всего, мама — тележурналист. Она просто не из тех, кто верит в призраков. Мамуля верит лишь в то, что может увидеть, а помимо этого — в то, существование чего доказано наукой. Однажды я попыталась ей все объяснить, но она совершенно меня не поняла. И тогда я осознала, что никогда и не поймет.
Так как же я могу ворваться в мамину спальню и заявить ей и ее новому мужу, что им нужно выметаться из дома, потому что меня преследует мстительный дух? Не поверите, как быстро она бросится звонить своему нью-йоркскому психотерапевту, чтобы подыскать местечко, где я смогла бы «отдохнуть».
Так что этот план отпадал.
Но ничего страшного, потому что у меня был другой — намного лучше. Тот, о котором, на самом деле, мне следовало подумать сразу же, но, наверное, все это обнаружение-и-извлечение-из-дыры-на-моем-заднем-дворе-скелета-парня-в-которого-я-влюблена слишком на меня повлияло, и потому он не пришел мне в голову, пока я не созвонилась с отцом Ди.
Но как только меня осенило, я поняла, что этот план действительно идеален. Вместо того, чтобы ждать, пока Мария нанесет мне визит, я просто пойду к ней и, ну…
Отправлю ее туда, откуда она пришла.
Или превращу в сгусток дрожащей слизи. Смотря, что получится раньше.
Потому что даже с учетом того, что призраки, само собой, уже мертвы, они все еще могут ощущать боль так же, как людям, утратившим конечность, периодически кажется, будто та чешется. Призраки знают, что если им в грудь воткнуть нож — это должно быть больно, поэтому и почувствуют боль. Рана даже какое-то время будет кровоточить. Затем, конечно, они оправятся от потрясения, и порез исчезнет. К сожалению, раны, которые они, в свою очередь, наносят мне, исцеляются далеко не так быстро.
Но все равно. Это работает. Более или менее.
Порез, нанесенный мне Марией де Сильва, остался незамеченным, но это не имело значения. То, что я собиралась сделать с ней, уж точно будет бросаться в глаза. А если повезет, ее муженек окажется поблизости, и тогда я смогу сделать с ним то же самое.
И что такого может случиться, если все пойдет не по плану, и эти двое возьмут надо мной верх?
Что ж, это самый крутой момент во всей истории: мне было абсолютно все равно. Серьезно. Я выплакала все свои эмоции до последней капли, и сейчас мне было просто плевать. Это не имело значения. Действительно не имело. Меня охватило оцепенение.
Настолько сильное, что когда я перекинула ноги через окно спальни и приземлилась на крышу над крыльцом — обычный способ, которым я выбиралась из дома, когда не хотела, чтобы кто-нибудь внутри узнал, что я куда-то собираюсь, — я даже не заметила вещей, на которые, как правило, обращаю внимание. Например, зависшую над бухтой луну, из-за которой все предметы вокруг отбрасывали черные и серые тени, или запах огромной сосны, растущей около крыльца. Все это было неважно. Ничто из этого не имело значения.
Я как раз подошла к краю крыши и готовилась спрыгнуть вниз, когда за моей спиной возникло сияние намного ярче лунного света, но гораздо слабее электрического, освещающего спальню.
Хорошо, признаю. Я подумала, что это Джесс. И не спрашивайте меня, почему. В смысле, это же противоречит всякой логике. Но тем не менее. Мое сердце подпрыгнуло в груди от счастья, и я обернулась…
На покатом, засыпанном сосновыми иголками участке крыши, меньше чем в полутора метрах от меня, стояла Мария. Она выглядела так же, как на портрете, висевшем над столом Клайва Клеммингса: элегантно и не от мира сего.
Собственно, а почему бы и нет? Сейчас-то она не из этого мира, так ведь?
— Куда-то уходишь, Сюзанна? — холодно спросила она меня с едва различимым акцентом.
— Собиралась, — ответила я, сняв капюшон. Мои волосы были собраны в хвост. Не очень привлекательно, знаю. Но я нуждалась во всем периферийном зрении, на которое могла рассчитывать. — Но раз уж ты здесь, похоже, мне уже никуда не нужно. Я могу надрать твой костлявый зад здесь не хуже, чем у твоей зловонной могилы.
Мария приподняла свои изящно выгнутые черные брови.
— Ну и выражения! — Клянусь, если бы у нее был веер, она бы им воспользовалась, как Скарлетт О’Хара. — И чем же я могла заслужить такую неподобающую леди брань? Знаешь ведь, мухи слетаются на мед, а не на уксус.
— Тебе прекрасно известно, чем ты это заслужила, — заявила я, приблизившись к ней. — Взять хоть жуков в апельсиновом соке.
Мария с напускной скромностью убрала выбившуюся из локона над ухом черную блестящую прядь волос.
— Да, я решила, что тебе это должно понравиться.
— А убийство доктора Клеммингса? — Я сделала еще один шаг ей навстречу. — Это даже круче. Потому что, как я понимаю, тебе вовсе не обязательно было его убивать. Тебе была нужна картина, так ведь? Та, где изображен Джесс?
Ее рот искривился в, как это называют в журналах, презрительной гримасе: ну, знаете, когда немного сжимают губы, но в то же время выглядят весьма довольными собой.
— Да, — кивнула Мария. — Изначально я не собиралась его убивать. Но когда увидела портрет — мой портрет — над его столом, разве могла я поступить иначе? Мы с ним даже не родственники. Кроме того, зачем ему такая прекрасная картина в его ничтожно крохотном кабинетике? Это полотно раньше украшало мой обеденный зал. Висело во всем своем великолепии над столом на двадцать персон.
— Ага. Ну, насколько я понимаю, ни одному из твоих потомков этот портрет даром не был нужен. Твои дети выросли никем иным, как шайкой подонков и головорезов. Похоже, твои методы воспитания оставляют желать лучшего.
Кажется, Мария впервые на самом деле разозлилась. Она начала что-то говорить, но я ее перебила.
— Чего мне не понять, — произнесла я, — так это зачем тебе понадобился портрет Джесса. В смысле, какая тебе от него польза? Если только ты не взяла его, чтобы создать мне проблемы.
— Разве это не достаточно веская причина? — спросила Мария с усмешкой.
— Полагаю, что так, — согласилась я. — Только вот это не сработало.
— Пока, — сказала она, сделав акцент на этом слове. — Время еще есть.
Я покачала головой. Смотрела на нее и просто качала головой.
— Черт! — сказала я в основном себе. — Черт, как же я тебе вмажу!
— Ах, да. — Мария хихикнула, прикрыв рот рукой, затянутой в кружевную перчатку. — Я и забыла. Ты, должно быть, очень зла на меня. Он ведь ушел, да? Я имею в виду, Гектор. Вероятно, это стало для тебя большим ударом. Я-то знаю, какие ты питала к нему нежные чувства.
Я могла бы наброситься на нее после этих слов. Наверное, и стоило бы. Но тут мне пришло в голову, что ей может быть известна, ну, вы понимаете, какая-то информация о Джессе — как он себя чувствовал или даже где находился. Отстойно, я в курсе, но взгляните на ситуацию с другой стороны: наряду со всей этой, ну, знаете, влюбленностью, он все же был одним из лучших друзей в моей жизни.
— Ага, — сказала я. — Думаю, работорговцы все же не в моем вкусе. Как тот, за которого ты в итоге вышла замуж, я права? Работорговец. Твой папа, должно быть, очень тобой гордился.
Это замечание сразу же стерло усмешку с ее лица.