Криста смеется.
— Один сэндвич на подходе.
Она жестом приглашает меня присесть на кухонный столик, пока она ходит за всем необходимым для чертовски вкусного сэндвича, и я с благоговением наблюдаю, как она работает. Я думала, что нескольких ломтиков сыра, может быть, помидора и огурца, положенных между двумя кусочками хлеба, будет достаточно, но она по-королевски обращается со мной.
— Итак, что привело тебя сюда жить? — рассеянно спрашивает она, ее внимание сосредоточено исключительно на сэндвиче, как будто она действительно изо всех сил старается не встречаться со мной взглядом.
Не уверенная в том, что я могу сказать, а что нет, я натянуто улыбаюсь ей.
— Я, э-э-э... не думаю, что у меня был выбор в этом вопросе, — говорю я ей легким тоном, стараясь не намекать на какой-либо проступок со стороны ее босса. Не то чтобы он заслуживал такой доброты.
— О, я могу себе представить, — смеется она, как будто ей очень нравится этот мужчина, заставляя меня задуматься, где он сейчас. — Этот человек — сила, с которой нужно считаться.
Мои брови непроизвольно приподнимаются, и я бормочу себе под нос.
— Разве это не правда?
Во время работы Криста спрашивает о моих диетических предпочтениях, и когда она предлагает мне тарелку, я с готовностью беру ее. На меня смотрит мой сэндвич, представленный как произведение искусства в виде маленьких треугольничков, в комплекте с гарниром и стаканом воды со льдом.
— Держи, дорогая. Наслаждайся.
— Спасибо, — говорю я, забирая тарелку с островка и вставая.
Я улыбаюсь ей, прежде чем взять стакан воды и поплестись на поиски задней двери. Мне не нужно далеко ходить, чтобы найти смежную комнату с двустворчатыми дверями от пола до потолка, ведущими в потрясающую зону развлечений на открытом воздухе.
Я выхожу во внутренний дворик у бассейна и ставлю тарелку, любуясь искрящейся водой, от которой захватывает дух именно так, как я и представляла. Я бы убила за возможность провести день, бездельничая у такого бассейна. Это был бы бесконечный отпуск. Буквально прошлой ночью я была одержима идеей сбежать, но пребывание в окружении такой роскоши на тысячу процентов усложняет мои чувства по поводу отъезда. Не то чтобы у меня действительно было что-то замечательное, к чему можно вернуться. Черт, я сомневаюсь, что у меня вообще еще есть работа на данный момент.
Пока я греюсь на солнышке, мой взгляд скользит по задней части участка, осматривая теннисные корты и сады, когда что-то заставляет мою спину напрячься от беспокойства.
— Я надеюсь, ты хорошо выспалась, — звучит этот глубокий румынский тон.
Я проглатываю кусок сэндвича и, оглядываясь, вижу, что мой похититель смотрит на меня сверху вниз, одетый в другой черный костюм, и все же почему-то этот кажется немного более повседневным. Эти темные глаза все еще держат меня в заложниках. Я откладываю сэндвич и выдерживаю его взгляд, высоко вздернув подбородок, вспоминая, в какое уязвимое положение он поставил меня прошлой ночью.
— Ты просил кого-нибудь подсыпать что-нибудь в мою воду прошлой ночью?
— Да, — отвечает он, ни на секунду не сбиваясь. — Тебе нужно было отдохнуть, и я не верю, что ты бы крепко спала без вмешательства.
— Так просто, да? Ты мог бы спросить.
— Ты бы приняла это, если бы я попросил?
— Нет.
— Совершенно верно.
Я изумленно смотрю на него.
— Даже не извинишься за то, что накачал меня наркотиками?
Он приподнимает бровь, как будто ему надоел этот разговор.
— Ты хорошо отдохнула?
— Да.
— Тогда ты не получишь никаких извинений.
Беру свой сэндвич, медленно откусываю, прожевываю и глотаю, все это время свирепо глядя на него.
— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты, возможно, самый невыносимый человек на планете?
Он пожимает плечами, как будто это для него не новость, и я с удивлением обнаруживаю, что он не обвиняет меня в подобном отношении. Возможно, только посреди ночи, когда он устанет и разозлится, он не станет терпеть мою чушь.
Он обходит маленький столик и выдвигает стул, небрежно усаживаясь и откидываясь на спинку. Он не говорит ни слова, просто продолжает наблюдать за мной, и по мере того, как секунды идут, тишина становится слишком громкой.
— Твой швейцар спросил, не хочу ли я выйти на пробежку.
Он смотрит на меня пустым взглядом.
— И? — спрашивает он, его взгляд опускается вниз по моему телу. — Ты одета для пробежки. Почему он бы не спросил, не хочешь ли ты пробежаться?
— Я просто... я не была уверена, можно ли мне выходить на пробежку.
— Тогда зачем вообще одеваться для пробежки?
— Я оделась не для пробежки, — говорю я, меня гложет разочарование. — Мне просто нравится носить удобную одежду, и так получилось, что я просто выгляжу так, словно хочу отправиться на пробежку.
— Итак, в чем твоя проблема? — спрашивает он. — Ты хочешь, чтобы я всадил ему пулю между глаз за то, что он предположил, что ты хочешь пробежаться?
— Что, черт возьми, с тобой не так? — я разеваю рот. — Абсолютно нет. Я просто хотела знать, в какие неприятности я попаду, если все-таки выйду за дверь и отправлюсь на пробежку?
— Какие неприятности? — настаивает он, глядя на меня так, словно это я здесь схожу с ума. — Я сказал тебе прошлой ночью, что ты можешь свободно распоряжаться моим домом. Это касается и открытых площадок. Однако я советую тебе не ходить в лес. Я не могу гарантировать, что после наступления темноты там не будут прятаться какие-нибудь твари.
Дрожь пробегает по моей спине, и я киваю, опустив взгляд на стол.
— Я не люблю бегать.
Он смотрит на меня еще мгновение, и я чувствую, как этот пристальный, темный взгляд задерживается на моем лице. Когда я снова поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, я нахожу странную нежность в его глазах.
— Я нахожу твой неуклюжий бред довольно... забавным.
Я нервно покусываю нижнюю губу.
— Так вот почему ты до сих пор не пригрозил мне каким-нибудь ужасным наказанием?
Он кивает, и в его глазах светится неподдельная честность.
— Верно.
Я с трудом сглатываю, продолжая наблюдать за ним, и чем дольше я выдерживаю его взгляд, тем труднее становится дышать.
— Почему ты спас меня из того места?
Мой похититель-румын наклоняется вперед, протягивая руку через стол, пока кончики его пальцев не касаются моего подбородка, прежде чем обхватить ими мою челюсть и удержать мой взгляд. Напряжение нарастает между нами, и я едва могу дышать, когда меня пронзает шквал нервов. Он удерживает меня, не позволяя отвести взгляд.
— Не принимай меня за своего героя. Я не такой, — говорит он с сильным акцентом, обволакивающим меня, его пальцы такие мягкие на моей коже. — Ты моя собственность, я могу делать с тобой все, что захочу. И со временем ты научишься принимать это. Какой бы жизнью ты ни жила до этого, забудь об этом. Теперь ты принадлежишь мне.