Его глаза расширяются.
— Жены? — спрашивает он, бросая взгляд на Кьяру. — Это то, что она сказала? Она пробыла здесь всего две минуты, и ты собираешься позволить ей выдвигать подобные обвинения? Разве ты не видишь, что она делает с этой семьей? Она станет твоим падением, кузен. Открой глаза.
Я сжимаю челюсти, и если бы мои руки не были заняты моей женой, я бы уже прижал этого ублюдка к стене. Я уже предупреждал его о неуважении к Кьяре, и рано или поздно я сломаюсь.
— Она ничего подобного не говорила. Это я выдвигаю обвинение, кузен, — я выплевываю это слово в ответ, как оскорбление, которым оно и является. — Кьяра отказывается говорить. Однако за то время, пока она была в этой ванной, только пять женщин вошли и вышли, и четыре из этих женщин были женами моих самых высокопоставленных членов клуба, и все они свирепо смотрели на мою жену с того момента, как она вошла сюда под мою руку. Так что, пожалуйста, скажи мне, что я должен предположить.
Серджиу не отвечает, и я наблюдаю, как краска отливает от его лица, приходя к выводу, который я уже сделал — кто-то умрет за это, и когда это произойдет, обязательно последуют беспорядки.
На горизонте гражданская война, и мужчине предстоит сделать выбор. Будет ли он ценить лояльность, или я подпишу свидетельство о его смерти?
Я не утруждаю себя ожиданием его ответа, зная, что он проследит за тем, чтобы все было сделано. Вместо этого я сосредотачиваю свое внимание на Кьяре, игнорируя вздохи, раздающиеся по всей комнате. Главные двери открываются передо мной, когда моя команда безопасности автоматически выстраивается вокруг нас, сканируя окрестности в поисках угрозы. Через две минуты Кьяра уже сидит на заднем сиденье моего внедорожника, ее голова покоится у меня на коленях, а я сжимаю ее руку в своей.
Кровь впитывается в ее золотые волосы, и я должен предположить, что именно оттуда вытекает большая часть крови. Пока мой водитель мчится по улицам, я делаю все, что в моих силах, чтобы остановить кровотечение. Теперь, в безопасности моей машины, слезы Кьяры начинают высыхать, когда мой начальник службы безопасности садится впереди, роется в центральной консоли, прежде чем вручить мне несколько обезболивающих и бутылку воды.
— Мне нужно, чтобы ты взяла это, Ангел, — говорю я ей. — Они не вырубят тебя, но это поможет справиться с болью.
Она кивает и неохотно позволяет мне поднять ее. Она открывает рот, и я кладу таблетку ей на язык, прежде чем поднять воду, чтобы помочь ей выпить. Она делает маленький глоток и морщится от боли в разбитой губе.
Довольный тем, что она сможет расслабиться, я снова притягиваю ее к себе, держа в объятиях всю дорогу домой. Мы подъезжаем как раз в тот момент, когда доктор мчится по подъездной дорожке, и к тому времени, как я вношу Кьяру в дверь, он уже следует за мной по пятам, выслушивая краткое изложение от моего начальника охраны.
Я врываюсь в дверь, игнорируя испуганный вздох Кристы, когда она заключает мою истекающую кровью жену в мои объятия. Я веду ее прямо в ее комнату, а доктор и Криста следуют за мной. Криста бежит вперед, чтобы открыть дверь, и в тот момент, когда я ставлю Кьяру на ноги, я начинаю срывать хрупкий материал с ее платья, отчаянно желая увидеть повреждения под ним.
Криста принимается за работу, вытаскивая все шпильки из волос Кьяры, и в ту же секунду, как ее длинные светлые волосы освобождены, Криста спешит в шкаф Кьяры, роясь там в поисках нижнего белья. Я помогаю ей переодеться в мягкую майку и шорты для сна, прежде чем уложить ее в постель.
Немедленно входит врач и начинает осматривать ее раны, когда Криста подходит к изголовью кровати Кьяры, чтобы вытереть кровь с ее лица.
Все, что я могу делать, это смотреть, как доктор накладывает ей швы, и с каждой каплей крови, вытекающей из ее тела, пылающий во мне гнев усиливается.
Как я мог допустить, чтобы это произошло?
Я видел, как жены смотрели на нее, видел презрение и уродство в их ужасных взглядах, и все же я по глупости верил, что они не прикоснутся к ней, особенно когда я был так близко. Я выясню, что произошло в той ванной, даже если это будет последнее, что я сделаю, и когда я это сделаю, справедливость восторжествует.
Доктору требуется почти сорок минут, чтобы закончить с ней, и к тому времени, как он заканчивает, я подхожу к Кристе и беру у нее влажную мочалку.
— Спасибо, — говорю я ей. — Дальше я сам.
— Конечно, — говорит она, склоняя голову. — Тебе что-нибудь нужно? Я предполагаю, что по этому поводу состоится совещание?
— Да, но от тебя ничего не требуется. Ты можешь удалиться на ночь. Однако завтра я бы хотел, чтобы ты присмотрела за Кьярой. Убедись, что ей удобно и за ней ухаживают.
— Конечно, — говорит она, прежде чем одарить меня грустной улыбкой.
Криста уходит, а я обхожу кровать Кьяры, наблюдая, как она отслеживает каждое мое движение. Я сажусь на место рядом с ее кроватью, которое только что освободил доктор, и продолжаю счищать пятна крови с ее тела. Мы остаемся в тяжелом молчании, вопросы без ответов витают в воздухе между нами, тяжелые эмоции, замешательство и напряжение нарастают с каждой секундой.
— Старшие члены моей семьи должны прибыть с минуты на минуту, — говорю я ей, нарушая тишину и давая нам передышку от напряжения в комнате. — Я видел, как их жены входили в ванную, Ангел. Я знаю, что одна из них, или все они, ответственны за это. Время игр закончилось. Мне нужно знать, кто из них поднял на тебя руку.
Страх вспыхивает в ее глазах, и она отводит от меня взгляд, тяжелое рыдание вырывается из ее горла.
— Что ты собираешься делать, когда узнаешь?
— Это еще не решено.
— Но ведь ей будет каким-то образом причинен вред, верно?
— Да, — говорю я, уже зная, к чему она клонит. — Око за око, Кьяра. Именно так мы справляемся с предательством в этом мире. Я глава этой семьи, и как моя жена, твоя защита является моим главным приоритетом. То, что другой член моей семьи поднял на тебя руку — это подлое предательство верности, и у меня нет другого выбора, кроме как увидеть, как они будут наказаны.
Она кивает, ее лицо становится белым.
— Ты собираешься убить ее, — заявляет она в ужасе. — Я не хочу этого. Я не буду нести ответственность за смерть другого человека, каким бы дерьмовым он ни был. Я не могу этого сделать. Прости, но я не могу. Я не буду называть тебе имени.
— Назовешь ты мне ее имя или нет, я узнаю, кто это сделал. Моя семья знает цену своего предательства. Итак, когда они вошли в ту ванную, они знали, что делают, и они знали цену, которую им придется заплатить, если с тобой что-нибудь случится.