— КЬЯРА, — зову я ей вслед, но она уже ушла.
Большинство покупателей были уничтожены моими людьми, но кое-кто еще остался. Обе стороны перестреливаются, но моя девочка мчится прямо через центр, как гребаный ангел, танцующий на минах.
Она страшная и дикая, и я никогда так ею не гордился.
Добравшись до одной из клеток, она падает на колени перед девочкой, распростертой на полу грязной клетки, ее руки защищают голову, и она рыдает от страха.
— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — перекрикивает шум Кьяра, когда пуля просвистывает прямо у ее лица.
Ради всего святого. Она даст себя убить.
Заходя к Кьяре за спину, я прикрываю ее своим телом, прежде чем выхватить пистолет у нее из рук и выбить замок. Дверца клетки распахивается, и, не теряя ни секунды, Кьяра ныряет в клетку и вытаскивает перепуганную девочку наружу.
Они вдвоем спотыкаются о мертвые тела и показывают одному из моих людей, чтобы тот пришел забрать девочек, но когда женщину забирают у Кьяры, она отступает, отказываясь пока заканчивать.
— Это еще не все, — говорит она, ни на секунду не боясь окружающего мира.
— Хорошо, — говорю я ей. — Показывай дорогу.
Двадцать минут спустя все покупатели в зале мертвы, как и каждый охранник или человек, приложивший хоть какую-то руку к проведению этих аукционов. Все это время Кьяра стоит у колонны внедорожников, предлагая воду и одеяла, которые она нашла на складе, каждой последней спасенной женщине.
— Что с ними будет? — спрашивает она, присоединяясь ко мне мгновение спустя.
— Все, что они захотят, — говорю я ей. — Я могу предложить им новую жизнь далеко отсюда, но я бы предположил, что у многих из них уже есть жизни, которые они не захотят оставить позади. Друзья, семья, сеть поддержки. Я могу помочь только настолько, насколько они готовы принять, но сейчас они в безопасности, Кьяра. Так же, как и ты. Иезекииль и его люди больше не смогут причинить им вреда.
Она кивает и шагает прямо в мои объятия.
— Спасибо, — бормочет она. — Я знаю, что это не обычная практика для тебя — руководить спасательными операциями для женщин, которых ты не знаешь, но я ценю, что ты это сделал.
— Для тебя все, что угодно, мой милый ангел.
Она кивает и прячет лицо у меня на груди, просто вдыхая мой запах.
— Я думаю, что хотела бы помочь им. Я не знаю как, но я просто чувствую... я должна.
— Я знаю, — говорю я ей. — Мы что-нибудь придумаем. Возможно, фонд, где женщины, пострадавшие так же, как ты, смогут обрести безопасность и начать восстанавливать свою жизнь.
Она кивает и встречает мой пристальный взгляд.
— Ты поможешь мне сделать это?
— Конечно, Ангел. Я уверен, что и Криста, и Эви тоже посвятили бы себя этому делу.
— Знаешь, я все еще раздражена тем, что ты допрашивал Эви. Она этого не заслужила.
Мое лицо морщится, и хотя сейчас не время вдаваться в подробности, я не могу не признаться.
— Насчет этого. Допроса не было. С таким чистым сердцем, как у Эви, она бы не смогла справиться с этим. По дороге она рассказала мне все, что мне нужно было знать, и, оказавшись в моем офисе, мы занялись приготовлениями к похоронам, пока она потягивала чай.
У нее отвисает челюсть, и она в шоке смотрит на меня.
— Ты настоящий засранец, ты знаешь это, да?
Я киваю.
— Да.
Стряхнув с себя это, она тяжело вздыхает.
— Хорошо. Итак, этот фонд. Мы собираемся это сделать. Мы воплотим это в жизнь.
Я киваю, и между нами повисает тяжелое молчание, и становится ясно, что она глубоко задумалась.
— Кьяра, — говорю я, привлекая ее внимание. — Я был неправ, отослав тебя. Я думал, что снаружи ты в большей безопасности, что, как только ты разойдешься со мной, Моника больше не будет видеть в тебе угрозу. Прости. Я был неправ. Я никогда не должен был причинять тебе такую боль.
— Я спровоцировала ее, — признается она. — В ту ночь, когда она пришла в бар, я спровоцировала ее и заставила поверить, что рассказала тебе обо всем, что она сделала. Я думала, это напугает ее, и она оставит меня в покое, но все это произошло из-за нее. Они были там, когда меня похитили, и Моника, и Серджиу. Именно они дергали за ниточки. Они сделали так, чтобы это произошло.
Я киваю, чувствуя, как внутри все сжимается от беспокойства.
— Я знаю, — говорю я ей. — Но они больше не причинят тебе вреда. Я позабочусь об этом. А теперь, пожалуйста, мой милый ангел, позволь мне отвезти тебя домой.
Кьяра кивает и поднимает на меня взгляд.
— Я хочу, чтобы они заплатили, Киллиан. За все, что они сделали со мной. Я хочу, чтобы они были наказаны.
Стискиваю челюсти, и мой разум немедленно возвращает меня к записи с камеры наблюдения, которую я видел из комнаты Кьяры, где Серджиу радушно берет ее и насилует. Хотя я знаю, что это меркнет по сравнению с тем, что случилось с ней здесь, он был причиной всего этого. У Моники нет мозгов или связей, чтобы провернуть это, но она все равно умрет за свою роль в этом. Серджиу, однако, пожалеет, что переходил мне дорогу, поднимал руку на мою девушку и организовывал ее похищение.
Он пожалеет, что уже не умер.
— Я обещаю тебе, Кьяра. Серджиу и Моника заплатят за то, через что они заставили тебя пройти, — говорю я ей. — У меня уже есть команда, работающая над их местонахождением.
— Хорошо, — наконец говорит она, позволяя усталости овладеть ею. — Тогда отвези меня домой. Мне нужно принять ванну, и после этого я намерена провести остаток своей жизни в твоих объятиях, — говорит она мне. — Я принадлежу тебе, Киллиан. Прямо здесь, рядом с тобой, и мне все равно, сколько раз ты пытаешься оттолкнуть меня ради моего же блага, я никуда не уйду. Ты не можешь меня заставить. Я люблю тебя, и хотя я знаю, что мы не давали клятв и не устраивали какой-то сложной свадьбы, это ничего не меняет. Я твоя жена и полностью намерена оставаться твоей женой.
— Я не оттолкну тебя, Кьяра. Я отвезу тебя домой, в свою постель, и там ты останешься.
— Самое время, — говорит она и с этими словами забирается на заднее сиденье моего внедорожника и сворачивается калачиком, более чем готовая прожить остаток своей жизни как единственная женщина, которую я когда-либо хотел.
34
КЬЯРА
Сладкие звуки криков Иезекииля подобны музыке для моих ушей, когда я смотрю, как мой муж ломает его пальцы один за другим.
— Тебе следовало прислушаться к предупреждению Кьяры, — упрекает Киллиан, щелкая садовыми ножницами и наблюдая, как его мизинец падает на землю. — Когда женщина говорит, что она замужем за самым могущественным человеком в стране, только дурак может предположить, что это приглашение трахнуть ее.
Иезекииль кричит, рыдая так сильно, что сопли попадают ему в рот, и я съеживаюсь, удивляясь, почему я так его боялась. Рядом с Киллианом я никогда не видела такого жалкого человечка, и все же это несчастье человека имело надо мной власть. Но больше никогда.