Рогволд не нашёл её просьбу странной. Снова зазвучал дивный незнакомый язык, и Стелла закрыла глаза, растворяясь в негромком, но уверенном, чистом и мужественном голосе. Он подхватил её, как могучий ветер, и понёс над холмами, покрытыми сочно-зелёной травой, над сверкающими на солнце лентами рек, над пёстрым разноцветьем лугов. Окрылённая этим голосом, она летела в таинственной лесной тени, лавируя между необъятными стволами величественных вековых деревьев, а потом, вынырнув над их макушками, наслаждалась лучами солнца, и шелестящий океан зелёных крон мчался ей навстречу. Позади оставались десятки и сотни километров этого колышущегося зелёного океана…
Вдруг Стелла — нет, не увидела, а скорее почувствовала, что летит не одна. Рядом с ней, крыло к крылу, мчалась светлая, улыбающаяся душа чудака, пожертвовавшего собой для того, чтоб где-то в другом мире жил его двойник. Нет, он не забыл о своих детях, любовь к ним и сейчас реяла за ним радужным шлейфом, накрывая прозрачным пологом почти полгоризонта. Но он был отцом лишь двоих, а тот, другой, кому он подарил жизнь, — отцом многих. В момент, когда закрылись телесные глаза чудака и открылся истинный взор его души, где-то в другом мире скорбь сменилась всеобщей радостью: со смертного ложа встал светлоликий государь. Встал и улыбнулся — той же ясной улыбкой, которую безумный чудак дарил своим близким в самый важный день его жизни. Чудака звали ДК — Двойник Короля.
Слёзы катились градом по лицу Стеллы. Рогволд уже перестал петь и тихонько поглаживал её по волосам, как маленькую. Она же, уткнувшись лбом в его твёрдое плечо, вперемешку со всхлипами шептала:
— Я не понимала… Я не понимала…
Он налил ей чай, и она, ещё всхлипывая, пила маленькими глотками. Не допив, уронила голову на руки и затряслась от рыданий.
Рогволд отнёс её в спальню и бережно уложил. Стелла уцепилась за него, как утопающий за спасательный круг, и он остался с ней. Она плакала, гладила пальцами его лицо и улыбалась сквозь слёзы, а он улыбался ей — как всегда, одними глазами. Она нуждалась в тепле — он щедро дарил его, просто потому что она нуждалась в том, чем он обладал в избытке. Когда она уснула у него на плече, Рогволд ещё долго не двигался, чтобы не разбудить её, а когда убедился, что её сон крепок, потихоньку встал, укрыл женщину одеялом и вышел. А она спала, безмятежно улыбаясь чему-то.
Метель стихла, очистилось и засияло звёздами небо. Рогволд оделся, взял лопату и принялся расчищать занесённые снегом дорожки и подъезд к гаражу, чтобы не тратить на это время утром, если вдруг срочно придётся куда-то выезжать.
Дети спали, их мать — тоже. А он охранял их сон.
Часть 4. Мост через пропасть
Уставшие от холода и длинных ночей, люди ждали весну, и она пришла. Солнца стало много, по улицам побежали ручьи, снег превратился в грязную кашу. Из-под ледяной корки местами высвободился и подсох асфальт, и ребятишки уже чертили мелом квадраты и прыгали с одного на другой. Солнечные дни шли почти без пасмурных промежутков.
Эту весну Лора встретила в прежней квартире, где они все вместе жили до развода родителей. Они вернулись в неё из роскошного дома в начале марта, потому что их дела пошатнулись. Что значит выражение "пошатнулись дела", Лора раньше представляла себе очень смутно, а теперь оно наполнилось конкретным смыслом. Мама очень много нервничала, а иногда и плакала, могла сердиться на них с Глебом по мелочам. А виноват во всём был деловой партнёр их отчима Ростислава: он обманул маму и оставил её ни с чем. Они переехали в старую квартиру, а дом и машина были выставлены на продажу.
Рогволд, тем не менее, остался с ними, хотя платить ему стало нечем.
— Не нужно мне платить, — сказал он. — Я уйду только тогда, когда выполню то, что должен выполнить.
Он по-прежнему возил Лору и Глеба в школу на старой папиной машине, по-прежнему был подтянут и аккуратно одет, и его ясный, спокойный взгляд был единственным, что спасало маму от нервного срыва.
В квартире всё осталось так, как было при папе. В шкафу висела его одежда, на книжной полке стояли фотографии Лоры и Глеба. В ванной осталась его туалетная вода, бритвенные принадлежности и бельё в корзине, как будто он ненадолго вышел и должен был с минуты на минуту вернуться. Туалетная вода уже испортилась и изменила свой запах, но в нём всё равно оставались знакомые нотки, напоминавшие о папе. В первый же день после переезда мама затеяла уборку; поначалу она бодро сновала по комнатам, вытирая пыль, скопившуюся за долгое время, а потом Лора услышала её всхлипы.