Мальчик-индеец был ошеломлен, это было превыше его понимания.
- И вы стали бы рисковать своей жизнью ради человека, вам незнакомого? - спросил он недоверчиво. - Ради индейца в поношенном черном костюме белых людей? Низкорослого, смешного на вид человека в иностранной шляпе, длинноволосого, смуглого, как я? Вы сделали бы это, патрон, и задаром?
Шонто, ухмыльнувшись, потрепал его по голове.
- Ну, едва ли задаром, малыш.
- Тогда во имя чего же, патрон?
- Денег, малыш. Песос. Мучос песос.
- И только во имя этого, патрон?
Под этой настойчивостью ухмылка Шонто увяла. Он сделал легкий протестующий жест. Предназначался он одному Чамако. Об остальных Шонто просто забыл.
- Скажем так: я следил за выражением твоего лица, пока ты глядел на галерею с минуту назад. Так, амиго?
Черные глаза Чамако Диаса просияли, словно алтарные свечи.
- Патрон, - сказал он, - вам следовало родиться индейцем! У вас есть глаза в сердце!
Шонто с горечью усмехнулся.
- Что-то говорит мне, малыш, что когда мы повезем этой Ночью наш груз мимо Ортеги, нам будет недоставать глаз на затылке...
Чамако весь подался вперед, сжал большую руку стрелка и ободряюще похлопал по ней.
- Патрон, - улыбнулся он в ответ. - Не бойтесь. Если нам суждено умереть, мы умрем за справедливое дело. Мы потеряем только две свои маленькие жизни. А он, тот, что стоит на галерее, держит в своих руках жизни всех бедняков Мексики. Разве обмен не справедлив - наши жизни за все эти, другие, и за его?
Шонто взглянул на остальных.
- Что ж, Чамако, - ответил он. - Это только одна точка зрения на вещи. Прошу прощения, джентльмены, нам следует поторопиться, чтобы поспеть на поезд в Толтепек.
Он взял мальчика за руку и вышел на улицу. Хэллоран двинулся следом. В дверях он на миг задержался и, покачав головой, оглянулся на агента с шерифом.
- Знаете, что мы сделали? - спросил он их. - Мы только что поставили на кон пятьдесят миллионов долларов и будущее всей Мексики против ребенка-индейца из Чихуахуа, которого видели впервые в своей жизни, да и то меньше получаса...
Летя сквозь ночь, дилижанс подпрыгивал и раскачивался. Боковые фонари его, обычно потушенные, сегодня вовсю искрились и коптили. Казалось, они оповещали всех: тот "Конкорд" желает, чтобы его переправа через нижний брод была замечена издалека. Нижняя переправа - старая тропа апачей - была тем путем, избрать который мог ум, не слишком изворотливый, дабы избежать осмотра у заслонов "руралес" (Простонародное название регулярных войск (исп.).), стоявших у верхней, основной, переправы.
Возница этого старого транспортного средства, собственности "Техасской Экспресс", модели с крытым матерчатым верхом, созданной для скоростной езды по дикому краю, был твердого мнения, что ум мексиканца настолько разветвлен, что в итоге оказывается совсем прост. Он столь замысловато петляет в своих латинских построениях, стремясь выглядеть мудренее, что обычно возвращается к исходному пункту.
Возница рассчитывал именно на эту его особенность.
Он рассчитывал, что когда пущенный в Эль-Пасо слух достигнет полковника Фульгенсио Ортеги, он скажет себе: "Ага! Эта безмозглая дилижансная компания американо полагает, что если она объявит, будто Эль Индио переправляют у нижнего брода, то я сразу решу, будто на самом деле они станут переправляться у нового, верхнего брода - и значит, я стану ждать их у нового, верхнего брода - а они тем временем беспрепятственно переправятся внизу. Что за дураки! Естественно, я стану следить за обеими переправами, и они прекрасно это понимают. Весь их расчет построен на том, чтобы лично я отсутствовал у нижнего брода. Они думают, что если прорываться сквозь мой заслон в мое отсутствие - это окажется куда более легким предприятием. Ну что же! Ай, Чихуахуа! Пусть идут. Пусть идут! Пусть поглядят, кто будет ждать их позорный дилижанс с его таинственным пассажиром у старого нижнего брода! Ха! К чему тягаться умом с Палачом из Камарго? Идиоты!"
Конечно, рассуждай полковник Ортега иначе, возница дилижанса жестоко просчитался бы, ибо весь его план был рассчитан именно на встречу с Палачом.
Возница, высушенный ветром, жилистый малый, потуже перехватил вожжи упряжки. Он поговорил с пристяжными и с коренниками, концом своего пятнадцатифутового возничьего кнута пощекотал уши одним, а ляжки - другим.
- Эгей, родимые, - крикнул он лошадям. - Так, так! - Склонившись над каретой, он обратился к закутанному, смуглолицему пассажиру, единственному пассажиру тряского дилижанса. - Хорошо ли вам, сеньор? - Говорил он по-испански, но изнутри не последовало никакого ответа.
"Какой храбрый малый, - подумал возница. - Подобных не так-то много встретишь в землях, лежащих южнее Рио, - да и в любых землях..."
- Ты очень мал, - говорил тем временем низкорослый, мрачноватый на вид человек. - Как же получается, что ты так храбр?
- Прошу вас, Пресиденте. Умоляю - не говорите сейчас больше ничего. Мы приближаемся к особенно опасному месту, - говорил Чамако с робкой застенчивостью.
- Я не боюсь, малыш. - Эль Индио похлопал его по плечу. - Разве у меня нет доброго индейского следопыта?
- Пресиденте, прошу, ни слова больше. Вы не знаете полковника Ортеги.
- Я имел дело с ему подобными. Я хорошо его знаю. Они все похожи друг на друга - трусы, шакалы. Не бойся, малыш. Как, ты сказал, тебя зовут?
Чамако назвал себя, и маленький человек кивнул.
- Доброе индейское имя: оно означает именно то, что говорит. Сколько еще до переправы, малыш?
Они пробирались по проходу, проделанному в пустом прибрежном кустарнике, через ивняк и тростники. То была местность, излюбленная ночными тварями. Никто, кроме малорослых мужчин да мальчиков, не стал бы пробираться здесь вовсе - да и то уж очень маленьких мужчин и мальчиков. Если б рейнджеры попытались узнать, отчего апачи, набегавшие из Чихуахуа, исчезали здесь у них на глазах, на американском берегу Рио - так все дело было в том, что рейнджеры отыскивали лазейку в кустарнике, пригодную для обычного смертного, а не для индейца из Чихуахуа.