Закрепить Свет в материальном предмете — это редкий талант, таких освещенных один на тысячу, а то и реже встречается. Теория мне известна, но ни с одним из мастеров я не встречалась, даже не знаю таковых. К тому же мастеру нужен тот, кто поделится своим умением, которое и вложат в амулет.
На Лукерье я почувствовала отголосок Света mentalis — дара духовного, мысленного. К таким относится и мой. Конкретнее и не скажешь, что именно вложили в «цацку», однако вариантов тут множество: от усиления умственных способностей, до… да хоть до чтения мыслей, если совсем уж фантазировать. Но такие таланты сами по себе из разряда мифических, так что в амулете что-то менее экзотическое, однако цена этой безделушке все равно немалая. Все зависит от дара, в ней заключенного…
— Странно все, Николай Порфирьевич. Слишком сложно. Этого Пантелеймона…
— Тимофеевича.
— Тимофеевича сначала чем-то опоили. Хотя нет, скорее осветили. Слишком много эффектов в зелье было бы — и любовное влечение до потери разума, и неутомимость, и концентрация на одной фигуре.
— Что ты имеешь в виду? — встрепенулся пристав.
— Ну, смотрите сами: одурманенный мужчина идет по Садовой, у него вожделение такое, что мыслить не может, а вокруг ведь множество женщин. Но он терпит до той поры, пока не увидит Лукерью. И тут уже держите его семеро. Каким бы зверобоем с лавандой и ромашкой его не поили, так выборочно это не действует.
— А зверобой, лаванда и ромашка как приворот работают? — заинтересовался Добрей.
Еще бы — с его профессией такой настой очень пригодился бы, его девки не простаивали бы. Пролеживали бы сутками напролет под клиентами.
— Не знаю, — пожала я плечами. — Все это травничество и алхимия мимо меня прошли. Бабки травками издревле лечили, но есть ли сила в рецептах или нет — я не знаю. А осветить воду или другую жидкость ни у кого еще не получалось.
— А святая вода? В церкви же налить можно, ее освящают.
— Освящают, а не освещают. Я не христианка. Странное у тебя отношение к святой воде, ты же еврей.
— Он выкрест истинно верующий, — сказал Спиридонов. — Но забудьте про освященную ромашку, я правильно понимаю, что Колемину Светом голову запудрили, и он на Лукошку кинулся из-за этого?
Я кивнула.
— Все так. Я и говорю, что как-то сложно очень. Если кому-то очень нужен был амулет, то он затеял очень уж хитрое дело. Нанять душегубов и продажную девку, одурманить человека, вложив ему страсть к образу страшненькому. Понадеяться на то, что лиходеи его не обманут, а отдадут оговоренное.
Добрей хмыкнул удивленно, но одобрительно, признавая за мной правоту и умственные способности, в которых, судя по всему, изначально сомневался. Впрочем, я даже не стала бы его винить. Кто он такой? Выкрест, держащий притон, в котором собираются самые низы петербургского общества. Если к своим годам он не только живой, но еще и преуспевающий по здешним меркам, то как минимум в определенном хитроумии ему не откажешь. И кого он увидел? Молодую дворяночку, которая с детства ела с серебряной ложечки.
— Главное тут, — задумчиво сказал пристав, — что злодей Лукошку видел. Так?
— Злодей ли, но тот, кто осветил покойного, точно должен был видеть. По описанию или портрету такое не сделаешь. Поверьте, Николай Порфирьевич, в этом я разбираюсь.
— А сама могла бы?
— Нет. Не мой Свет.
— Лукошка часто уходит из «Малинника»?
Лукошка из «Малинника» обычно ни ногой. Девицы Добрея фактически жили в квартале на Обуховском, столовались тут же, да и деньги им сводник на руки почти никогда не давал. Потому как все равно тут же пропьют.
Из «Малинника» в последнюю неделю Лукерья не выходила ни разу, только вчера, когда отправилась «на дело» со своими подельниками. И это означало, что злодей с большой долей вероятности появлялся здесь собственной персоной. Спиридонов принялся выпытывать из Добрея приметы всех клиентов проститутки, потом пытался заставить припомнить всех посетителей, которые заглядывали на «сладенькое», но тут уж трактирщик взмолился:
— Да не упомнить мне всех! Каждая по десятку за день принимает!
Я ужаснулась: представить себе такую службу было решительно невозможно! Зато понятно, почему молодая девка так поизносилась. Все же утехи должны быть в радость, а не как работа для ломовой лошади.
— Николай Порфирьевич, не о том спрашиваешь. Надо узнать, были ли здесь необычные посетители. Не в смысле кривые или косые, а не обычного круга. Кто выделялся бы из этих прохиндеев, что за стенкой сидят.
За такие слова я была награждена уважительным взглядом Добрея и несколько изумленным Спиридонова.