— Повод…
— Правильно, Сашенька, повод. Сперва следует понять, зачем злодей берет грех на душу. Когда простой душегуб кистенем в Апраксином переулочке сударю голову пробивает, тут мотив простой — кошелечек ему нужен. Потому и дело здесь простое. А вот с Дюпре нашим не все так ясно. Кошелечек ему и его злодейской Компании, конечно, нужен, но смотри, как получается: они загоняли батюшку твоего в долги, да так, что он и не сразу понял это. Хорошо еще до всех гешефтов на тебя все свое записал. А потом у них случается окончательная ссора. Дюпре приезжал к Платону за неделю до убийства.
Наверное, в первый раз Николай Порфирьевич назвал смерть отца именно убийством без всяких уклончивых оговорок.
— О чем они говорили — никто не знает. Но после Дюпре пропал из общества, а появился уже после того, как Платошу отпели. А Государь через месяц повелел тянуть колесопровод на Астрахань.
Мы шли, а я потрясенно молчала. И злилась на себя саму за неопытность и глупость. Выводы умственные пристава не выглядели экстраординарными, и девица двадцати пяти лет, освещенная, образованная вполне могла дойти до них своим умом.
— Ничего, запихнем еще этому Дюпре хер в жопу, — хихикнул Спиридонов.
Я явственно покраснела и уставилась на Николая Порфирьевича, чем очевидно доставила ему удовлетворение.
— Агафоша мой не так уж и прост, Сашенька. Светом тоже тронут.
— Не заметила, — буркнула я.
— А и не могла. У него Свет внутри только. Может слышать как кошка. И к языкам способен. И английский, и германский, и французский знает.
Вот это пассаж! Простой городовой на побегушках — и освещенный! Странностей в этом много, это мягко сказано!
— И что же он у Вас в управе делает? — недоумения в моем голосе было хоть ложкой ешь. — Ведь может даже дворянство выправить.
— А он у нас дурак. А раз так, то понимает, что ему это дворянство — как хвост с кисточкой. У меня он сыт и обут, лишнее жалование я ему всегда выпишу, полицмейстер утвердит обязательно. Никто ему в спину шипеть не будет. Мог бы пойти на службу толмачом куда, но образования нет, а для сослуживцев так и останется сиволапым выскочкой.
— Тогда не дурак вовсе.
— Да нет, дурак полный. Просто знает это. Так что ему лучше самому оставаться… финером.
— Филером, — поправила я пристава. — От французского fileur — следить[13].
— Пусть так. Но про сиськи твои он теперь не скоро забудет, сниться они ему будут, кхе-кхе. Выдала же ты бульдогу фразочку. Как его удар не хватил только, кхе-кхе.
Кажется, я покраснела еще больше, но пристав пикантную тему развивать не стал. Мы вышли уже к Казанской церкви на Невском проспекте, где гуляющих стало совсем много. Спешили чиновные люди с объемными портфелями, офицеры сверкали начищенными эфесами палашей, а разнообразные дамские шляпки, украшенные по последней моде цветами, смущали вездесущих голубей, сбивая их с толку — как это газоны ходят туда-сюда?
— Ходатайствуй о приеме у Осипа Петровича[14]. Он о батюшке твоем не забыл, в последний раз, когда управу нашу принимал у себя, интересовался у меня, как и что мы дознаем. Он всяко поболее знает. А сейчас поможешь мне?
— Конечно, дядька Коля, — назвала я Спиридонова как в своем детстве. — Куда нам?
— На Сенную, куда же еще. Вон, голубчика возьмем.
Извозчик, собиравший конские яблоки под пристальным приглядом городового, названному адресу не обрадовался.
— Местные ваньки на меня там волками смотреть будут, — хмуро пояснил он.
— А ты за смотр денег с них затребуй, — отрезал пристав, помогая мне устроиться в коляске.
Ехать тут — всего ничего, но какой же разительный контраст с привычным парадным Петербургом! Купола Спаса-на-Сенной словно боролись с окружающей неприглядностью, стараясь за уши вытянуть раскинувшийся рынок в прекрасное, но, право, это было невозможно. Брусчатка, если она тут и была, давно скрылась под слоем грязи и навоза, лотошники, вырвавшиеся из обжорных рядов, добавляют в воздух миазмы пирогов с щековиной, сама мысль о которых заставляет живот болезненно дергаться в судорогах. С местных обитателей Босх мог бы писать самые свои скверные персонажи. Кто-то косился на наш экипаж с затаенной злостью, кто-то равнодушно мазал взглядом. Голубчик нервно озирался, а Спиридонов сидел, полуприкрыв глаза, всем своим видом показывая привычность к реалиям Спасской части.
Выскочив из коляски, Николай Порфирьевич подал мне руку и, галсируя меж прохожих, устремился к приметной двери в доме по правой стороне Обуховского проспекта[15].
13
Спиридонов не зря удивляется новому слову: филерами в Российской Империи станут называть агентов Охранного отделения «в штатском» к концу XIX века, в 1817 Александра предвосхищает народную молву.
14
Козодавлев Осип Петрович — министр внутренних дел. С 1810 по 1819 год данное министерство не имело отношения к полиции и охране правопорядка, а было скорее министерством промышленности. А привычные для МВД функции осуществляло Министерство полиции.
15
Обуховский проспект — до 1884 года наименование Московского проспекта. Далее Фонтанки именовался «дорога в Москву».