Бездумно, я продолжаю.
– Моя мама была великолепна, когда не употребляла наркотики. Но когда она была под кайфом? Ужасна.
Он замирает:
– Она принимала наркотики?
– Мет, – отвечаю. – И когда она отчаянно нуждалась в деньгах, в очередной покупке, совершала немыслимые вещи, предавала.
Я вступаю на опасную территорию – я не противоречу своей фальшивой личности, но я определенно ухожу от нее. Было безопаснее, когда мы были врагами. Враги что-то да скрывают друг от друга. Теперь я просто хочу знать о нем все, и у меня возникает сумасшедшая идея, что я могла бы открыть ему свое сердце, и все было бы хорошо.
Только это было не так.
Тем не менее я продолжаю.
– Хотя у меня были причины не доверять маме, я всегда думала, что в следующий раз все будет по-другому. Я всегда надеялась.
Он ничего не говорит. Даже не вздрагивает. Он хочет услышать. Он хочет узнать обо мне.
– Последнее предательство было самым большим. Ты даже не поверишь.
– А потом твои родители умерли, – говорит он. – И ты осталась со своей сестрой.
Мой пульс учащается, когда он изучает мое лицо, переплетая наши руки вместе, словно складывая кусочки моей истории воедино.
– И тебе пришлось покинуть Прескотт, – добавляет он.
Я наклоняюсь к нему, желая прекратить говорить о моей фальшивой жизни.
– Но ты сделала это, – говорит он.
– Более или менее, – что, черт возьми, я делаю? – Эй, – я поднимаю голову. – Эйприл сказала, что твой день рождения почти наступил. С ранним днем рождения.
– Я не праздную свой день рождения, – говорит он.
– Почему?
– Просто не хочу.
Ему не нужно объяснять почему. Я знаю. Из-за Бернадетт. Одному богу известно, как такая женщина справляла дни рождения.
– Хорошо.
Он поднимает мою руку, все еще зажатую в его, оставляет поцелуй на каждой костяшке, затем смотрит мне в глаза.
– Итак, к твоему сведению, никаких дней рождений. Теперь, когда ты появилась в моей жизни.
Мое сердце переворачивается вверх тормашками в груди. Воздух застывает. Какофония гудков за окном, кажется, стихает.
Теперь, когда ты появилась в моей жизни.
Я чувствую себя ошеломленной. Счастливой. Он считает, что я нахожусь в его жизни. Не по другую сторону, а в его жизни. И он в моей. Генри, с его неистовой красотой, преданным сердцем и удивительным видением вещей – он в моем сердце.
На долю секунды я прихожу в восторг, как будто выиграла в какую-то лотерею.
Пока я не вспомню, почему это никогда не могло сработать с нами.
Вонда.
Я никогда не хочу увидеть ненависть в его глазах, когда он узнает, что я Вонда. Это уничтожило бы меня.
Он обводит пальцем вокруг моих костяшек. Я рада, что ему есть чем заняться, потому что все становится слишком опасным и слишком красивым одновременно. И воздух между нами становится густым и диким. И я безумно хочу его.
Убирайся. Ты не можешь его заполучить.
– Но твой день рождения скоро? – выпаливаю я.
– Я к этому не хочу иметь никакого отношения. Это мой бзик.
– Хорошо. Твой день рождения – просто еще один день, – говорю я.
– Скажи это еще раз, – он поворачивается ко мне, прикрыв глаза.
– Просто. Еще. Один. День.
Просто еще один день. С одной большой разницей, решаю я.
Я сделаю ему подарок, который он никогда не забудет, – бумаги, по которым акции Смакерса в «Locke Worldwide» перейдут к нему. До конца 21-дневного периода на обдумывание осталось несколько дней, и он стремительно приближается. Я уже наняла для этого адвоката. Я сказала ему купить пачку плотной пергаментной бумаги, чтобы распечатать на ней, чтобы документы выглядели более впечатляюще, как подарок.
Я хочу, чтобы все было готово.
Но я больше не могу оставаться в его жизни. Он слишком заметен, чтобы я не могла быть раскрыта как Вонда.
Дело не только в ненависти в его глазах. Отдаленно, возможно, он мне поверит, но даже если бы и поверил, это не имело бы значения.
Мое разоблачение в роли Вонды навредит людям, которых мы больше всего хотим защитить.
Известность Вонды привлекла бы внимание моей матери, и она в мгновение ока вернула бы Карли, использовав ее, чтобы прижать меня. Может быть, даже Генри. Или просто как-то использовать Карли для добычи мета.
И Вонда О'Нил связана с Генри Локком? Это может навредить имени Локк. Семье, которую он защищает. Всем этим людям, имена которых он так тщательно запоминает. Он не может быть связан с Вондой.
Мне нужно держаться от него подальше. Убраться из его жизни и держаться подальше. Ему понравится подарок на его день рождения. Это сделает его счастливым.
Я представляю, как выхожу из лимузина. Иду к своей двери. Одна. Это не то, к чему приведет эта ночь, но все должно измениться.
У меня болит сердце. Я никогда не хотела быть настоящей с кем-то так, как с Генри.
Смакерс суетится, и я использую это как предлог, чтобы высвободить свою руку из руки Генри, как будто его поведение – это чрезвычайная ситуация, требующая поглаживания морды и глубокого взгляда в собачьи глаза.
Я пытаюсь придумать какую-нибудь неромантичную тему для разговора.
– Один вопрос, – говорю я. – И ты должен ответить честно. Что случилось с братьями Дартфорд? Неужели они просто сидят, потирая руки, и мечтают построить то, чего люди больше всего не хотят?
– А потом они безумно смеются? Что-то в этом роде.
– Они сумасшедшие, – говорю я. – Я рада, что люди смогли увидеть, что они были придурками.
– Это было не просто выставление их придурками, – говорит Генри. – Главное то, какой ты была. Ты должна понимать, что на таких встречах обычно никто не встает на сторону обычных людей. Я думаю, что иногда они чувствуют свое бессилие. Потом ты вмешиваешься со Смакерсом, и это было блестяще. И ты была на их стороне, и они знали, что это было искренне.
– Они должны были знать, что ты на их стороне.
– Да, я все еще разработчик. В то время как то, как ты ворвалась, говорило о том, что ты была их союзником. Я думаю, Бретту и Калебу понадобятся месяцы, чтобы прийти в себя. Дерьмо. Протесты Калеба? Мы не смогли бы сделать это лучше, даже если бы попытались. Как будто мы написали для него сценарий. Лучше и быть не могло. Это, действительно, было похоже на то, будто собака руководила всем, что, я думаю, так и было. Это самая странная вещь, которую я видел за все годы работы в бизнесе. Ты и Смакерс сделали то, чего мы не смогли сделать за час криков – вы заставили их открыть свои умы и прислушаться. Вы открыли дверь для перепроектирования «Десятки».
Он касается моей шеи костяшками пальцев. Кровь начинает закипать в моих венах.
– Черт, Вики, – говорит он. – Битва дерганых титанов?
– Эмм… – мои щеки пылают.
– Тебе не нравятся богатые, титулованные парни. Вот что я думаю.
Мне нравится один из них. Очень.
– Я не хочу быть таким для тебя, – говорит он. – Хотя я действительно пытался обмануть тебя и заставить тебя все подписать, – он проводит пальцем по моей щеке.
– И из-за тебя меня арестовали, – говорю я.
– Задержали. И все же… я сожалею об этом, — говорит он.
– О, так и должно быть.
Я бросаю на него притворно сердитый взгляд, как будто все это шутка. Генри сделал для меня так много нового. Он вернул некоторые вещи, которые Денни украл у меня.
Его глаза потемнели. Он не в шутливом настроении.
– Ну, честно говоря, – продолжаю я, – я действительно установила собачий трон в зале заседаний и заставила тебя разговаривать со Смакерсом, как если бы он был человеком.