– Что?
– Я люблю тебя, – его слова спокойны и уверены. – Это реально. Все было неправильно, но эта часть реальна. Так будет всегда.
Инстинктивно я ищу подвох, ложь. Но все, что я вижу, – это любовь, уязвимость любви Генри. Его приезд сюда. Его грифоны.
Взгляд Генри – это темно-синяя честность и преданность на многие мили вокруг. Его тоже сожгли, но он приходит в себя.
Словно некоторые вещи могут сбыться.
– И, конечно же… – он поднимает наши соединенные руки, оставляет поцелуй на моем среднем пальце. – Ты должна позволить мне спроектировать и построить твой проект совместного пользования студии. Я имею в виду, пожалуйста. Ты думаешь, кто-нибудь еще может сделать это наполовину так же хорошо, как я?
Я улыбаюсь:
– Вот Сладкий Локк, которого я знаю и люблю.
Он делает паузу, и все, кажется, замирает. Например, имею ли я в виду, что люблю его?
– Это только из-за Сладкого? – спрашивает он.
Я улыбаюсь так широко, что, кажется, никогда не смогу остановиться.
– Если я скажу тебе, что люблю тебя, если я скажу тебе, как сильно я люблю тебя, и как я боюсь, что это не правда, что ты любишь меня, это помешает тебе вырезать еще больше крошечных грифонов, как какому-то психу?
– Нет, – говорит он. – Я продолжу вырезать их для тебя. Столько, сколько смогу вырезать.
Глава тридцать четвертая
Один год спустя ~ Нью-Йорк
Вики
Плотные красные занавесы опускаются на сцену, и мы с Генри вскакиваем на ноги, хлопая в ладоши. Латриша подскакивает с другой стороны от меня. Она засовывает пальцы в рот и оглушительно свистит.
Это было потрясающее шоу, супер-фанковая музыкальная адаптация «Влюбленного Шекспира». Карли получила роль леди де Лессепс: со слишком большим пером на шляпке для ее возраста. У нее даже получился дуэт, который был потрясающе красив, хотя я, возможно, пристрастна.
После нескольких долгих минут аплодисментов выходят ведущие: две большие бродвейские звезды. Они раскланиваются, а затем все актеры второго плана выбегают, включая Карли, которая ловит мой взгляд и широко улыбается, прежде чем поклониться, держась за руки со своими товарищами по сцене.
Занавес опускается в последний раз, загорается свет, и мы медленно направляемся по проходу.
Сегодня на шоу ночь «Locke Worldwide», а это значит, компания выкупила половину билетов для сотрудников и продавцов, чтобы поддержать шоу на ранней стадии. Идея Бретта.
С Бреттом дела обстоят лучше. Я простила его – это было как раз тогда, когда мы вернулись в Штаты, как только Карли закончила свой школьный семестр в Лондоне. Я знаю, он боролся за компанию, в отличие от Генри. И Бретт теперь будет нашей семьей – мы с Генри обручились на Рождество.
Генри не спешил прощать, но они снова в хороших отношениях. Вернулись к гольфу, скотчу и стратегическим прогулкам по Бэттери-парк.
Генри пожимает руки, целует в щеки и запоминает имена направо и налево. И я безумно люблю его за это.
– Вонда! – Мэнди подходит и сжимает мои руки. Она в ослепительно зеленом платье. – Твоя сестра! Так хороша.
Я благодарю ее, улыбаясь, как гордый родитель.
Здесь находятся другие сотрудники «Locke Worldwide», а также некоторые из общества Генри и Бретта, которые делают комплименты моей сестре. Ренальдо спрашивает о Смакерсе, и я признаюсь, что он дома, отдыхает, готовясь к долгому дню у груммера «Нахальная морда».
Ко мне подходит женщина с ожерельем «Smuck U»: я выставила их на Etsy, и они пользуются огромным успехом. Приятно вернуться к дизайну ювелирных изделий.
Мы также купили помещение Саутфилдских Творцов и делаем его больше и лучше. Я вернула себе свое место. Прямо рядом с Латришей.
Публичное возвращение в Нью-Йорк в качестве Вонды стало для меня откровением. Естественно, я этого не хотела. Я боялась внимания. Даже после того, как разразился скандал с Вудраффом, даже после долгих бесед с Генри: он был уверен, что на этот раз внимание не повредит, – я просто не хотела этого.
Но я хотела быть с Генри, хотела вернуться в Нью-Йорк. К тому времени, когда Карли окончила школу, строительство Лондонской студии было в процессе. У меня был отличный человек, который руководил этим. Итак, мы собрали вещи в нашей квартире, я собралась с духом, и мы полетели обратно на самолете Генри.
Он назначил пресс-конференцию на следующий день после нашего возвращения.
Я не была так уверена в этом плане, но я доверяла его опыту общения с папарацци.
– Накорми их вкусной едой, и они не пойдут за тобой по крошкам, – сказал он.
Так что я собралась с духом. Я даже надела темный свитер и узкую юбку.
– Нет! – воскликнула Карли, дергая меня за свитер. – Неееееет!
Я ухмыльнулась и прижала Карли к себе. Но мне нужен был бронежилет. Что-нибудь, чтобы прикрыть мое сердце.
Я вышла перед камерами вместе с Генри, держа его руку потной мертвой хваткой, ожидая оскорблений, шквала обидных вопросов. Собранная, закаленная, с учащенным сердцебиением, словно я вступаю в зону боевых действий.
Но битва так и не состоялась.
Это были просто волны доброй воли, ошеломляющие и согревающие меня. Люди, сопереживающие мне. Извиняющиеся. Это было за гранью катарсиса.
Я не могу сосчитать количество людей, которые подошли ко мне с тех пор, как я вернулась, рассказывая мне свои собственные истории о том, как им не поверили, как их сделали козлом отпущения, пригвоздили к позорному столбу в социальных сетях.
Ни один из них не достиг такого уровня национального позора, как я, но я также знаю, что, когда это происходит с тобой, кажется, что это делает весь мир. Иногда я знаю, что я единственная, кто слушает.
Наконец мы добираемся до задрапированного люстрами вестибюля. Повсюду развешаны старинные плакаты. Люди счастливы, даже находятся в приподнятом настроении от этого шоу.
Я иду вперед, но Генри тянет меня назад и заворачивает за угол, обвивая руками мою талию. Он крепко целует меня.
– Это платье. Боже, ты так сильно мне нужна, – говорит он. – Ты прекрасна. Ты словно жар-птица.
Я ухмыляюсь и прикусываю его губу. Я снова покрасила волосы в рыжий цвет, а платье у меня ярко-оранжевое. Огонь больше не обжигает меня.
– Нужно избавить тебя от него, – хрипит он, заставляя меня пожалеть, что телепортация из вестибюля в лимузин не была чем-то особенным.
– Нужно вытащить тебя из этих наручных часов, – говорю я.
Он крепче прижимает меня к своему мощному, твердому телу, которое я люблю.
В конце концов, мы действительно выбираемся оттуда, но не к лимузину. Мы прокрадываемся по темной стороне здания к выходу актеров и ждем Карли, что включает в себя поцелуи, словно мы подростки. А потом он снова упирается в кирпичи и пристально смотрит на меня.
– Я люблю тебя, – говорит он, его голос полон удивления. – Очень сильно.
Я смотрю на его красивое лицо и ямочки на щеках, которые мне нравится целовать.
– Я люблю тебя, Генри, – и звезды на ночном небе, кажется, становятся ярче позади него.
Я буду честна, звезды там, наверху, по-прежнему не дают никаких внятных изображений, насколько я могу видеть. Но картина, которую мы с Генри создаем вместе, значит для меня все: линии, проложенные между нашими сердцами, создают удивительный новый мир.
~ КОНЕЦ ~