Одиннадцатая комната оказывается полна прославленных людей, стоящих и разговаривающих на фоне люстр и темного резного дерева. Я как будто наткнулась на фотосессию для Диора.
Я замечаю Генри. Технически он стоит не в середине комнаты, но он определенно центр вселенной, заставляющий всех вращаться вокруг него, благодаря его мощной силе мудака.
У большинства людей, находящихся здесь, голубые глаза и темно-золотистые волосы, как у Генри, а также большой авторитет, хотя ни от кого не веет им так, как от Генри. Это напоминает мне о том, как школьница попадает в определенную компанию, придерживающуюся единого стиля, который все пытаются повторить за главарем.
Генри сразу же замечает меня или, точнее, моментально кидает на меня взгляд, полный надменности, а затем все остальные оборачиваются в мою сторону, будто следуя его молчаливому королевскому приказу. Все они выглядят так, будто не могут терпеть меня!
Генри первый обращается ко мне.
– Что ты здесь делаешь?
Мой живот сжимается в узел. В горле пересыхает. Стоя, я будто извиваюсь под властью Генри, и мне плохо, плохо, плохо от самой себя. Как я посмела прийти сюда, сжимаясь перед непреодолимой силой богатства и власти?
Я вдруг благодарна Смакерсу в моих руках, собачьего щита милости. Я крепко сжимаю его.
– Меня пригласили. Точнее… Смакерса. На мое имя пришло письмо для Смакерса. Я не знаю. Оно показалось официальным…
Перестань оправдываться, – говорю я себе. – Ты не сделала ничего плохого. Он не сможет причинить тебе боль. Держи голову высоко.
– Другими словами, вы надеетесь, что, в конце концов, получите свою зарплату, – говорит Генри.
Я выпрямляю спину:
– Прошу прощения, Богатенький Ричи, но мы были вызваны. Собственно, скорее всего, как и вы.
В комнате наступает тишина. Я оглядываюсь:
– Что? Кто-то убил дворецкого золотым подсвечником?
Глаза Генри горят. Он – лев у ворот дворца, воплощение того человека, который, я поклялась, больше никогда не сделает из меня жертву.
Я протягиваю письмо, сердце колотится, словно мышь перед могучими челюстями Генри, подвешенная за хвост. Ни за что не раскроюсь перед ним.
Он встает передо мной и берет письмо.
– Кто это? – спрашивает другой парень. Еще один родственник. По внешнему виду моложе, чем Генри, может быть, лет двадцати семи, тогда как Генри около тридцати.
Генри не отвечает, он проводит интенсивную экспертизу письма.
– Оно настоящее, – говорю я.
Он его переворачивает. Держит на свету. И вдруг я возвращаюсь туда, в свои шестнадцать, где все вокруг лжецы и пытаются запугать меня.
– Ох, пожалуйста, – я хватаю его за руку. – Вы же понимаете, что оно настоящее, можете не беспокоиться.
– Ты знаешь ее, Генри? – родственник помладше спрашивает вновь.
– Она была в маминой больничной палате, – Генри смотри на меня. – Притворялась, что читает мысли собаки.
Ммм… что сказать. Это определенно то, чем я занималась. Я перекладываю Смакерса в другую руку.
– У собаки есть имя, – говорю я. – Смакерс.
Генри властно смотрит на меня:
– И теперь она надеется на зарплату. Итак, как долго ты морочила голову моей матери?
Иногда вопрос – это вопрос. Иногда вопрос – это палец, агрессивно тыкающий в грудь.
Вот этот вопрос – издевательское тыканье пальцем.
– Я не обманывала ее и не морочила ей голову, – объясняю я. – Я никогда ничего от нее не ждала. Я забрала Смакерса из доброты.
Родственник фыркает, будто я несу чушь, но я продолжаю.
– Ей казалось, что я разговариваю с псом? Да. Хотя я неоднократно говорила ей, что это не так. Извините, если я пыталась использовать его, чтобы помогать ей время от времени.
– Ты имеешь в виду, помогать себе, – говорит младший, но столь же полированный родственник Генри. – Если существует доказательство того, что ты манипулировала ею своим собачьим психологическим воздействием... – так сильно хмурится родственник, будто последствия слишком тревожны для такого названия.
– Что? – спрашиваю я, сердце безумно стучит. Я не очень хочу выяснять, что будет, но я знаю: задир всегда надо прижимать. Ты не можешь позволить себе страх. – Ну и что будет?
Клон Генри приподнимает брови, так, как я и ожидала.
Я фыркаю:
– Так я и думала.
Все смотрят на меня, но взгляд Генри ощущается, как шелковая лента на моей коже. Я не смею смотреть на него. Он бушует в аду своего мудачества и власти, что делает его...
Я вижу поднос с шампанским. Прохожу и беру стакан просто для того, чтобы чем-то занять паузу.
Тем более, это алкоголь.
Я сосредотачиваюсь на удержании Смакерса и потягивании шампанского, пока жду того, что должно произойти.
Генри и его клан находятся по другую сторону комнаты. Ошарашенные и, возможно, правда, поглядывающие на подсвечники. Здесь есть несколько больших подсвечников, все они хорошие и массивные.
Я удивлена, что Бернадетт финансировала так много больниц, а ее квартира была такой обветшалой. Удивлена, что она была кем-то из огромной родословной семьи, чьи лица красуются на сайтах учреждения. Я на самом деле удивлена, что, вообще, существуют такие сайты. Но, скорее всего, это не новость, это просто у меня аллергия на богатых персонажей.
На самом деле Карли была той, кто ввел меня в мир веб-сайтов учреждений Генри Локка вскоре после того, как я вернулась домой из хосписа и произнесла его имя.
– Постой. Генри Локк? – спросила она.
– Тут есть Генри Локк?
– Хах! – у Карли около пятидесяти разновидностей «Хах». Это что-то типа «Как можно быть настолько неосведомленной? Очевидно, можно!н А затемодин из вариантов «Хах!». Она разблокировала свой телефон и быстро передала его мне, и я увидела улыбающегося Генри в смокинге под руку с красивой темноволосой женщиной, одетой в Живанши.
– Так он сопровождал кого-то?
Она кидает на меня самый недоверчивый взгляд в мире.
– Генри Локк? Стархитектор? Международный член?
– Погоди, что?
Международный член – это наша шутка, которую мы используем, когда проходим мимо гигантских кранов от Locke Worldwide, которые видны с каждой строительной площадки. Уверяю вас, мы не единственные, кто так шутит. Не единственные, кто, смотря на логотип в виде кругов на фоне здания, видит совсем другой образ. И уж точно не единственные, кто смешно сочетает название крана с комментариями о «возвышении».
– Он и Бернадетт – те самые Локки?
– Как ты думаешь, сколько Локков финансируют Нью-Йоркские больницы?
Я сужаю глаза.
– Эм…
Она фыркает в отвращении к моему неведению о ведущих светилах Нью-Йорка.
Миллиардер Генри Локк – один из десяти самых завидных холостяков Нью-Йорка, согласно изображению, которое она показывает мне, сделанному на неделе моды в Нью-Йорке.
Судя по хмурому выражению лица, Генри столь же счастлив, что его назвали одним из самых завидных холостяков Нью-Йорка, сколь был счастлив, когда обнаружил мошенницу, разговаривающую с собакой в больничной палате своей матери.
– Самый завидный холостяк для мазохисток, – говорю я, передавая ей телефон. – Ты назвала его стархитектором?
– Это означает звездный архитектор, – сообщила она мне.
В общем, моя младшая сестра гораздо более увлечена Генри Локком, чем я.