Это единственное, что он говорит в телефон. Потому что у таких людей есть друзья в отделе полиции.
Прямо как у Дэнниса Вудраффа и его семьи в Дирвиле. Локки могут даже знать Вудраффов или, по крайней мере, путешествовать в тех же кругах.
Лихорадочно прокручиваю завещание в своем уме. Бесконечный список компаний. Пятьдесят один процент. Что говорит о том, что Смакерс владеет или контролирует их все. Или мы оба.
Потому что я контролирую Смакерса.
Генри убирает свой телефон.
Я глубоко вздыхаю.
– Слушайте, ребята. Я здесь не для того, чтобы обобрать кого-нибудь до нитки. Честно! Я пришла сюда, потому что заветным желанием Бернадетты было сохранение образа жизни Смакерса, после ее смерти…
– Это все, чего ты хочешь? Ты готова подписать бумаги на этот счет? – рявкает Бретт.
– Возможно лишь назначение нового опекуна для Смакерса.
– Полиция уже едет, – говорит Генри.
Полиция. Смакерс начинает суетиться в моих руках. Я расслабляю свою смертельную хватку.
– Как насчет того, чтобы назначить тогда нового опекуна для Смакерса? – Бретт осматривает меня снизу-вверх. – Или же вы будете прекрасны в оранжевом. Малькольм, что скажете о регенте Смакерса, читающего его мысли из тюремной камеры?
Все говорят мне или про меня.
– Заставьте ее подписать что-нибудь… аффидевит… проверку на криминальное прошлое… – среди этой толпы молчит только Генри, смотрящий взглядом того малыша с фотографии, который о многом говорит.
Я цепляюсь за Смакерса, чувствуя, что против нас восстал весь мир. Даже Смакерс расстроен, хотя, подозреваю, это, скорее, от окружения незнакомых людей, они явно не рискнули бы погладить его.
– Давайте все выдохнем, – главный адвокат, мистер Малькольм, встает рядом со мной. – Все это приближается к принуждению. Контракт, созданный по принуждению, недействителен.
Все смотрят на Генри.
– Я офицер суда, Генри, – добавляет Малькольм.
– Да, ты офицер суда, который стоял рядом, когда мама находилась под влиянием мошенницы, – говорит Генри. – В этом-то и проблема, Малькольм.
– Она находилась в здравом уме, Генри, – отвечает Малькольм. – Это то, чего она хотела.
Малькольм и Генри продолжают обсуждать концепцию здравого ума.
Должна признать, в словах Генри есть смысл. Игрушечная собака, шерсть которой так часто укладывается, чтобы напоминать большой зефир, кажется очень плохим выбором для управления международной корпорацией.
Адвокат Малькольм поворачивается ко мне:
– За десятилетие до своей смерти Бернадетт передала Калебу Роуленду, одному из сотрудников компании, пятьдесят один процент акций своего покойного мужа, включающие его собственные двадцать процентов, а своего сына Генри назначила на должность генерального директора. Калеб и Генри были отличными распорядителями LockeWorldwide во всем мире. Под их руководством фирма значительно расширилась и создала огромное количество накоплений. Предполагаю, Смакерс позволит Калебу сохранить его акции, пока Генри продолжит работать в качестве генерального директора. Ты остаешься, Калеб?
Все смотрят на пожилого человека с густой шевелюрой блестящих седых волос. Думаю, это Калеб. Он скрещивает руки и фыркает.
Я чешу шейку Смакерса, пытаясь вспомнить, когда он последний раз писал.
Дыши. Думай.
Еще одна вещь, которую я узнала, в то время, пока была изгоем, это продумывание ответов, прежде чем принимать важные решения. Потому что один из способов застать вас врасплох – это заставить вас думать, что у вас нет времени на обдумывание.
– Не могли бы вы объяснить условия так, чтобы я поняла? – я спрашиваю Малькольма.
– Ох, черт возьми, – вздыхает Генри. – Мы обязаны проходить через эту шараду?
Я поворачиваюсь к нему:
– Ну все, я уже немного подустала от твоего отношения.
Я притягиваю маленькое личико Смакерса ближе к своему. Смакерсу не очень удобно, но мне кажется, что это сделает меня сильнее, пока я буду ругаться с ними.
– Вот ситуация: старушка, которая чувствовала себя совершенно одинокой в жизни, оставила некоторые вещи своей собаке. Тебе кажется, что кое-кто разозлился? Иди, взгляни в зеркало.
В комнате все еще тишина. Генри хладнокровно смотрит на меня, будто полностью контролируя себя, но вена на его шее стала более заметной, натянутой, как скрипичная струна.
– Ты ничего не знаешь об этой семье, – наконец произносит он.
– Я знаю, что вы все... немного неприятные.
Даже Бернадетт была неприятной, но я не говорю этого.
Генри расстегивает одну пуговицу пиджака, наручные часы блестят в свете люстры. А потом они исчезают под идеальным рукавом. Он ничего не говорит, просто расстегивает пуговицу. Не знаю, возможно, это какой-то свой способ закатывания рукавов для богатых. Затем он разворачивается и группируется с Бреттом и Калебом. Само собой, обсуждая меня.
Говорит об обвинении в преступлении. О возможности заплатить мне. Вот как богатые парни контролируют бедных женщин. Молодых женщин. Меня.
Была там. Делала. Поклялась больше не делать.
Вернувшись в Дирвиль, семья Дэнни Вудроффа пошла на то, чтобы заплатить мне полмиллиона долларов за мое молчание о том, что сделал Денни. Моя жизнь была бы на полмиллиона лучше, если бы я взяла эти деньги, но мне было шестнадцать, и я была идеалисткой. Я хотела убедиться, что другие женщины находились вдали от Денни.
Иногда я скучаю по той храброй, сильной девушке, которая хотела справедливости. Та девушка, которая верила, что если она заступится за себя и скажет правду, никто и ничто не причинит ей боль.
– Мы закопаем тебя, – сказал мистер Вудрофф, когда я отказалась брать деньги.
Мы закопаем тебя.
И они сделали это.
Или, по крайней мере, они закопали храброго беззаботного подростка. Храбрая девушка по имени Вонда, которая носила яркие, красивые вещи и не отрекалась от боя. Та, кому не приходилось имитировать стержень внутри себя.
Они заставили меня пожалеть, что я не взяла денег. Они заставили меня пожалеть, что я встала против них. Сожаление, возможно, даже хуже, чем быть втоптанной в грязь в реальной жизни и ненавидимой в социальных сетях.
Сожаление от того, что ты поступаешь правильно – это своего рода яд в твоих венах.
И, стоя здесь, в середине роскошной комнаты в особняке Локков, я злюсь на весь мир.
Глава третья
Генри
Идеальна. Просто чертовски идеальна.
Каждая ее часть – идеальна. Этот сексуальный образ библиотекарши, большие карие глаза за очками-умняшками. Блестящие волосы, собранные в хвостик. Решительный хмурый взгляд, стальная хватка, удерживающая собаку, злость за одиночество мамы.
Лучшие голливудские профессионалы по кастингу не смогли бы выбрать лучше, даже если бы попытались. Такая невинная и любящая, с щепоткой остроумия.
Комментарий про подсвечник?
Аплодисменты.
Плюс она действительно кое в чем права – я должен быть зол на ситуацию, произошедшую с мамой.
Я закрываю глаза, пытаясь забыть ее хрупкий образ, лежащий на больничной койке, оставшийся от женщины, которую я знал. Она покинула эту землю, не сказав мне ни слова. Ее последние слова были сказаны мошеннице. И собаке.
Когда я открываю глаза, мой двоюродный брат Бретт смотрит на меня, ожидая моих слов. Все вечно ждут, что я должен что-то сказать им.