— Не надо.
— Чего не надо?!
— Не делай из меня врага. Я всегда на твоей стороне.
— Да катись ты к дьяволу, Лейла!
— Я его просто утешала. — Лейла отступила на шажок назад. — Неужели ты думаешь, что я буду крутить роман с твоим мужем?
Воздух стал упругим, как резина, почти физически растягиваясь то в ту, то в другую сторону, пока не лопнул.
— С тебя станется, — процедила Ясмин. — У тебя все должно быть безупречно. Поездки в Нью-Йорк, завтраки с миллионерами, дорогое шампанское. Твоя карьера, твой успех, даже твое проклятое тело — все идеально. — Голос у нее сорвался. — А у меня в жизни не было ничего важного. Только Макс.
— Ясмин, ты гораздо лучше меня.
— Хватит меня опекать! — рявкнула Ясмин. — Я знаю, что ты хотела детей, Лейла, но у тебя было все остальное. У меня же был только Макс, но ты его отняла. И как мне теперь жить?
Лейла не могла больше глядеть на сестру; сердце готово было разорваться от чувства вины. Она отвернулась и глухо произнесла в стену:
— Прости.
— Скажи мне одну вещь, Лейла. Одну-единственную вещь. Ты нарочно его там оставила?
Лейла резко выдохнула и в отчаянии затрясла головой.
— Я понимаю, что ты не хотела его убивать, но ты ведь нарочно его там оставила, чтобы дойти до офиса?
Загнанная вопросом в угол, Лейла пыталась понять, как лучше ответить, чтобы успокоить сестру.
— Нет, Ясмин, — сказала она тихо. — Я не нарочно.
В глазах младшей сестры будто вспыхнула молния.
— Я тебе не верю.
— Я бы никогда…
— Но ты оставляла! — гаркнула Ясмин. — Ты оставляла меня!
— Это другое. Ты была старше и могла позаботиться о себе.
— Мне едва исполнилось одиннадцать!
— Я знаю, но… — Лейла потерла ладонью лоб. — У меня не было выбора.
— А был у тебя выбор, когда многомиллионная сделка оказалась на грани срыва? Разве ты не думала, что сейчас снова всех спасешь?
— Не сочиняй.
— Просто скажи правду.
— Я тебе клянусь, — Лейла уже злилась, — это правда.
Ясмин холодно поглядела на сестру.
— Не верю. — Она направила на Лейлу палец: — Не желаю больше с тобой разговаривать до суда.
— Ясмин, суд только через пять месяцев.
— Плевать. Я не хочу с тобой разговаривать.
— Ясмин…
— Я тебе Господом Богом клянусь, — тихо процедила Ясмин убийственным тоном, — если подойдешь ко мне, я вызову полицию и скажу, что ты нарушила условия подписки.
— Ты не посмеешь.
— Посмею. Вот увидишь.
Лейла взмолилась:
— Не надо так поступать со мной!
Ясмин ответила ледяным взглядом.
— Ты убила моего ребенка, Лейла. Молись, чтобы я вообще когда-нибудь с тобой заговорила.
— Погоди, — Лейла попыталась преградить ей путь, но младшая сестра, оттолкнув старшую, вышла из ванной комнаты.
— Держись от меня подальше, — процедила она. — И только посмей подойти к моему мужу!
Ясмин ураганом вылетела из дома, со всей мочи захлопнув за собой дверь.
Лейла сползла по холодной кафельной стене. Что за жестокая пытка: сестра так близко, но к ней нельзя подойти. А впереди пять месяцев размышлений о содеянном. Пять месяцев, чтобы оплакать свою потерю, чтобы забиться в угол и скорбеть.
Детектив Кристофер Шепард рылся в бумагах, проверяя, нет ли случайных ошибок в документах, которые разные департаменты подготовили для декабрьского суда. Он вполне доверял органам опеки, но когда в дело, как сейчас, вовлечены несколько участников — полиция, органы опеки, прокуратура, адвокат, судьи, — все может пойти кувырком без должного надзора. Сколько раз он наблюдал, как процесс рушился на глазах из-за того, что кто-то не уточнил мелкую деталь у свидетеля или не сообщил ему об изменении даты заседания. Дознаватели из отдела опеки слишком загружены бумажной работой, как и его коллеги, и каждый постоянно пытается найти способ избавиться от той или иной неприятной задачи.
В деле Лейлы Саид нельзя было допустить ошибку. Хорошее обвинение похоже на стену: его нужно выстраивать по кирпичику. Каждый кирпичик — доказательство, которое должно выдержать проверку на слушаниях. Зашита может заприметить один крошащийся кирпич и разрушить все обвинение — такова цена ошибки.
Наконец Шеп удостоверился, что все документы на месте. Он откинулся, сомкнул руки на затылке и крутанулся на вращающемся кресле, собираясь предложить коллегам сделать перерыв на кофе, но обнаружил, что в отделе никого нет. Так частенько случалось: Крис был единственным бездетным сотрудником. Его не огорчали долгие переработки, они скорее приносили ему радость азарта. А вот что его действительно раздражало, так это показное мученичество коллег и постоянные напоминания: «Ну конечно, тебе-то не надо укладывать спать трех спиногрызов!» Остальные изо всех сил пытались выставить себя аскетами, лишенными личных интересов. У Шепарда, напротив, нет никого, о ком приходилось беспокоиться, — таков был обычный посыл подобных разговоров. Что еще больше бесило, так это общее предубеждение, будто он не способен по-настоящему чувствовать, поскольку у него нет детей. Можно подумать, проблемы с эмпатией лечатся только отцовством.