Ясмин залилась краской.
— Я оставалась одна.
— Понятно. И сколько же лет вам было в тот момент? Шестнадцать? — Обвинитель подождал ответа. — Мисс Саид?
— Одиннадцать.
По залу прошла волна перешептываний, присяжные переглянулись.
— Одиннадцать! — громогласно повторил Форшелл, в притворной озадаченности почесав затылок. — То есть вам было одиннадцать лет, когда старшая сестра, ваш законный опекун, оставила вас в одиночестве на целых три дня посреди Восточного Лондона?
Лейла вспыхнула. Она до сих пор хорошо помнила события той недели. Она спрашивала у новых работодателей, можно ли договориться об услугах няни, и даже подумывала спрятать Ясмин у себя в номере в отеле. В растерянности она чуть было не попросила соседа присмотреть за сестрой, но потом решила, что это еще опаснее, чем просто запереть Ясмин в комнате. В конце концов Лейла скупила половину продуктового магазина и строго-настрого запретила сестре выходить из дому. Три дня прошли в маниакальной тревоге: Лейла была уверена, что, открыв дверь, обнаружит сестру на полу умершей от голода. По возвращении, увидев Ясмин на диване, где та сидела, замотавшись в одеяло и поглощая попкорн, которым был усеян весь пол в квартире, Лейла чуть не заплакала от облегчения. Стараясь не напугать сестру, она поздоровалась с ней как обычно, а потом заперлась в ванной и прорыдала там пятнадцать минут. Вечером они страшно поссорились, когда Лейла заприметила в мусорном ведре коробку из-под курицы из китайской забегаловки. В ярости и слезах она орала на Ясмин: «Я же велела тебе не выходить из дому! А если бы с тобой что-нибудь случилось?!» Как близка была трагедия тогда, однако настигла Лейлу лишь двадцать лет спустя.
— Мисс Саид, — продолжал Форшелл мягко, будто сообщая плохую весть, — как вы считаете, такое поведение можно считать взвешенными действиями взрослого человека?
Ясмин скорчила горькую гримасу.
— Мы обе были совсем юными.
— Но ведь это кое-что говорит о человеке, не так ли? О самой Лейле Саид и ее склонности рисковать.
Свидетельница переступила с ноги на ногу, но ничего не ответила и не попыталась встать на защиту сестры. Возможно, обвинитель был прав. Надо относиться к специфическому типу людей, чтобы рисковать теми, кого любишь.
— Мисс Саид, — мягко начал Эдвард, — ответьте мне как мать: как по-вашему, было ли это оправданным риском?
Ясмин промолчала.
— Мисс Саид?
Наконец, собравшись с духом, младшая сестра честно ответила:
— Нет.
Лейла до боли, до побелевших костяшек вцепилась пальцами в колени. Ей хотелось крикнуть: «Прости меня! Прости, Ясмин, за все, через что тебе пришлось пройти!»
— Я вернусь к событиям утра двенадцатого июля, если не возражаете, — сказал Эдвард. — Ваш супруг попросил вашу сестру подвезти Макса до детского сада. Просьба была необычной?
— Да. Мы старались не беспокоить Лейлу по утрам.
— Вот как? И почему же?
Ясмин замялась с ответом.
— Ну, чаще всего она рада посидеть с Максом, но в последний раз, когда я попросила ее прийти утром, она довольно резко отказала.
— По какой причине?
— Понимаете, она старается передвинуть все дела на утро, чтобы освободить вечер для размышлений. У Лейлы всё по расписанию.
— То есть вы неохотно обращались к сестре за помощью в раннее время. Вас удивило, когда ваш муж поступил иначе?
— Да. Я ведь предупреждала его.
— Значит, вы особо оговаривали с ним, чтобы он не обращался к вашей сестре за помощью по утрам?
— Да.
— Поскольку в первой половине дня Лейла чрезвычайно занята?
— Да.
Лейла припоминала утро, про которое говорила Ясмин: холодный февральский день за пять месяцев до гибели Макса. У Лейлы была назначена встреча с юридической фирмой, которая собиралась привлечь ее к реконструкции своего офиса в лондонском Сити. Проект был дорогой, к тому же он прекрасно смотрелся бы в ее портфолио. В закрытый клуб старых юридических фирм было чрезвычайно трудно прорваться, и Лейла потратила колоссальные усилия, чтобы попасть в это высшее общество.
«Но ты же сама себе босс, сама составляешь расписание, — канючила Ясмин по телефону. — А я завишу от начальника». — «Это не мой ребенок», — огрызнулась тогда Лейла. Она помнила, какая напряженная тишина повисла на линии. «Прости. Больше не буду тебя беспокоить», — бросила Ясмин, вешая трубку. И сдержала слово: в последующие месяцы Лейле ни разу не пришлось сидеть с племянником по утрам. Ясмин всегда была упертой. Сестры больше не поднимали опасную тему, и когда младшая снова обратилась к старшей за помощью — в субботу вечером, — Лейла с готовностью согласилась. Она считала, что конфликт исчерпан, не подозревая, что Ясмин попросту запретила мужу тревожить ее по утрам.