Сьюки вернулась к первой странице.
— Одиннадцать пятьдесят семь, двенадцать ноль одна, час ноль семь… — Она сделала паузу. — Два двадцать.
— Зачитайте, пожалуйста, в какое время было послано последнее сообщение в воскресенье перед смертью Макса, одиннадцатого июля?
Девушка замешкалась, ища нужный лист.
— В одиннадцать пятьдесят семь.
— Таким образом, учитывая, что накануне Лейла Саид прекратила работу даже раньше, чем иногда бывало, уместно ли предположить, что она была ничуть не менее собранна, хладнокровна и уверена в своих действиях, чем обычно?
— Наверное… — Сьюки была в замешательстве. — Наверное, не меньше.
— Наверное, не меньше, — с видимым удовольствием повторил Форшелл. — Благодарю, мисс Тейлор, вы нам очень помогли.
Судья Уоррен объявил перерыв на обед, и Лейла направилась прямиком в туалет, где заперлась в кабинке — единственном надежном укрытии от атак обвинителя. Она старалась не думать о том дне, когда Сьюки застала ее всю в крови. Да, Лейла тогда сохраняла спокойствие, но к этому ее приучил собственный организм. Сколько раз можно оплакивать вездесущую потерю, одновременно титанически огромную и маленькую, как муравей? Лейла отказывала себе в возможности растеряться. Теперь она знала, что единственная максима, которая поддерживала ее внутренний стержень, способна столкнуть ее в могилу.
Жозефина Олсбрук была облачена в оливковый костюм в стиле восьмидесятых: широкие плечи и огромные лацканы, на одном из которых красовалась брошь с крупным камнем в золоченой оправе. Кучерявые волосы были подстрижены очень коротко, почти ежиком, а две глубокие морщины, пролегающие от уголков губ к подбородку, придавали свидетельнице слегка угрюмый вид. Завуч школы Роузмонт говорила в прямолинейной солдатской манере.
— Миссис Олсбрук, — начал Эдвард, — я полагаю, как глава учебного учреждения, вы всегда работаете в своем кабинете, вдали от гомона детей?
Миссис Олсбрук снисходительно улыбнулась и поправила обвинителя, когда тот закончил свой вопрос:
— Напротив, я придерживаюсь более практичного подхода. Каждое утро я выхожу встречать детей на игровой площадке и разговариваю с ними и с их родителями.
Эдвард покачал головой в знак восхищения.
— В таком случае, я полагаю, вы хорошо знаете родителей?
Директриса пожала плечами:
— И да и нет. Я сосредоточена на детях, а многим родителям хочется побыстрее сдать ребенка и сбежать, что в целом понятно.
— Конечно, но вы, по крайней мере, знаете родителей в лицо, — настаивал обвинитель.
— О да, безусловно.
— Вы узнаете Ясмин Саид?
— Да, это мама Макса.
— А Эндрю Андерсона?
— Да, это его отец.
Форшелл сделал небольшую паузу.
— А Лейлу Саид вы можете узнать?
— Да, — ответила Жозефина. — Это тетушка Макса.
— Действительно. Но откуда вам знакома ее внешность?
Не подозревая о том, какие показания были даны до нее, миссис Олсбрук ответила не задумываясь:
— Она привозила Макса несколько раз.
В зале повисло тревожное молчание. Несколькими днями раньше присяжные слышали совсем иное.
Эдвард театрально нахмурил брови, изображая сомнение.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет.
— Но почему вы так уверены?
— Как вы сами сказали, при такой работе учишься запоминать всех в лицо. Я еще подумала, что она выглядит очень элегантно. Как настоящая бизнес-леди на рекламном плакате.
— То есть вы даже заметили, во что была одета Лейла Саид?
— Скажем так: я не смогу точно назвать предметы одежды, но вещи были стильные и хорошо подходили друг к другу.
Эдвард коротко кивнул.
— Можете навскидку припомнить, сколько примерно раз мисс Саид привозила Макса в детский сад?
Морщины в уголках рта Жозефины стали еще глубже.
— Не могу сказать.
— Больше одного раза?
— Дважды или трижды, я думаю.
— Дважды или трижды, — протянул Форшелл. — Когда она привозила племянника в последний раз?
Жозефина задумалась над ответом.
— Сложно сказать, но вроде бы я видела ее в канун Пасхи. Я еще подумала, что она удачно оделась, потому что ее фиолетовая блуза по цвету очень напоминала шоколадные пасхальные яйца от «Кэдбери».
Эдвард явно обрадовался этой небольшой детали.
— То есть это произошло в апреле?