Мани в ответ на мои вопросы молчал. Но великий Пророк никогда не отвечает своим детям, не вмешивается в их земную жизнь. Он дает нам великие силы, что отличают освещенных от других людей, но и назначает самих быть ответственными за поступки и их последствия. Мудр Мани. С молитвой Ему на устах я и провалилась в сон.
[1] Бикеш — вежливое казахское обращение к девушке.
[2] Ташауз — современный Дашогуз в Туркменистане.
Глава 22
Удивительно, но к моему мнению генерал прислушался. После рассвета армия внезапно была поднята по тревоге и построена. Офицеры на все происходящее смотрели мрачно, а солдаты от новости, что придется вновь выступить скорым маршем, издали дружный стон. Александр Федорович покосился на меня, однако решил произнести короткую речь перед войском. Его проникновенные слова, которыми он скорее даже не приказывал, а упрашивал бойцов совершить еще один подвиг во славу Императора и Руси-матушки, нашли живой отклик, тем более что Ланжерон не стал скрывать и своих опасений по поводу возможной осады. Я видела, как ветераны втолковывали что-то более молодым товарищам, разъясняя им сложившуюся диспозицию.
У горожан были изъяты с какой-то выплатой все ослы, мулы и верблюды, выкуплены кособокие повозки — все, что могло бы ускорить передвижение. Однако узбеки были счастливы и тому, что белокожие завоеватели не остались в Ташаузе еще на несколько дней. Ведь с каждым проведенным здесь часом возрастала опасность не только подхода ханской армии, но и случаев насилия вследствие неизбежного падения дисциплины. Некие торговцы попытались было предъявить счет за поломанные на базаре прилавки и арбы, но сбежали, едва увидели грозно сдвинувшиеся генеральские брови.
Однако второй день стремительного похода дался почему-то легче. Возможно, люди привыкли к маршу под палящим солнцем, но, скорее всего, у них появилась зримая цель. И солдаты шли, скрипели песком и пылью на зубах, и все же переставляли ноги. Чем ближе к столице, тем обустроенее становилась дорога, уже не приходилось засыпать каналы, а через притоки, бегущие к Аму-Дарье, были перекинуты приличные мостки, которые не задерживали движение.
И все равно ближе к вечеру, когда солнце уже склонялось к горизонту, но жара не отступала, усталость навалилась на многих. Командиры организовали посменный отдых на повозках для своих солдат, вот только часть из телег пришлось отвести для тех, кто валился с ног, сраженный беспощадной погодой. Радовало лишь то, что не видно было и вездесущих до этого туркоманов, до этого неизменно сопровождавших армию.
— Мир тебе, графиня, — поприветствовал меня подъехавший ближе отец Михаил.
Священник так навострился управлять верблюдом, будто бы детство свое провел промеж горбов этого удивительного животного. Сам он уже лицом стал черен под стать рясе, которую как раз снял, облачившись в светлый халат, выменянный в Ташаузе. Теперь его можно было принять не за иерея, а скорее за магометянского муфтия.
— И Вам, отче. Смотрите, как беспримерно мужественно идет православное воинство!
— Не юродствуй, Александра Платоновна!
— И не думала, отец Михаил! Я в самом деле восхищаюсь нашими людьми.
Иерей внимательно посмотрел на меня, но не нашел в выражении лица моего ни единого намека на усмешку.
— Силен народ наш, да. Если придется, то любое испытание выдержит. Особенно если ему помочь.
Теперь я уже пыталась уловить тайный смысл слов, сказанных мне, но отец Михаил сам соизволил объясниться:
— Дар твой хотя и не христианский, но на благое дело пошел. Многих ты спасла, графиня. Благодарят тебя люди.
И, можно сказать, внимательно замолчал.
Что ж, невысказанное было мне понятно. И вступать в конфронтацию с представителем Церкви было бы откровенной глупостью.
— Люди видели то, что видели, отче. Им и решать, какие силы помогли им. Я же не собираюсь проповедовать свою веру, раз Вас это так беспокоит.
— Беспокоит, графиня, беспокоит. Силен наш народ, но духом слаб человек. Кто-то увидит чудо манихейское, в вере своей сомнения в душе посеет.
— Пусть лучше Христу молятся, — отрезала я. — Мани не велит идти к нему с корыстной мыслью о получении таланта. Да и не получится так. Я лишь один раз видела, как истинно уверовал кто-то в зрелом возрасте.
Священник покосился на Аслана и усмехнулся. Против новообращения в манихейство черкеса, до этого поклонявшегося Аллаху и Пророку его Магомету, он ничего не имел.