— Считаете ли Вы кенигсбергского мыслителя Канта великим мыслителем?
Здесь пришло время мне смутиться и признаться, что c трудами немца я знакома, но мало что поняла в них.
— Забавное чтение, поверьте мне! — воскликнул отец Михаил. — Сначала я негодовал, когда господин Кант стал опровергать пять доказательств Бога Фомы Аквинского, но возрадовался, когда сам он привел шестое, полагая его единственно верным.
— Такое логичное?
— Да нет, такие же досужие размышления, как и у Фомы, — отмахнулся иерей. — Но интересно. Иммануил исходил из детерменизма, если знаете, что сие слово означает…
— То, что все события взаимосвязаны друг с другом.
— Приятно поражен, графиня.
— Скорее уж я удивлена.
— Что, — усмехнулся священник, — не ожидали от попа таких познаний?
Я с веселой иронией развела руками. Ну в самом деле, в людской молве попы рисовались больше твердолобыми самодурами, но никак не теми, кто знает понятие «детерменизм», читает Канта в оригинале, так еще и понимает его.
— Господин Кант утверждает, что все в мире взаимосвязано, но поступок человека может нарушить этот закон, следуя свободе воли, которая дается лишь от Господа. И это он полагает истинным доказательством существования Его.
— Как-то сложно. И не очень логично.
— А потому что Он — непознаваем. Но наука стремится объяснить все, ищущий ум старается понять все сущее, в том числе и Бога. Вот и получается, что вера является двигателем прогресса.
— А еще стремление придумать способы надежнее убивать себе подобных, — вздохнула я.
— И это тоже, — не стал спорить отец Михаил. — Но это не в силах изменить ни я, ни Патриарх, ни Папа.
Дальнейший разговор уже не касался столь возвышенных тем, я пыталась вызнать о прошлом иерея, он же легко уходил от моих вопросов: вроде и не отказывался отвечать, но и не раскрывал свои тайны. Суть порученной ему миссии тоже так и осталась загадкой до сих пор, но зачем-то представитель Синода трясся сейчас на верблюде, стремясь попасть в далекую Индию.
Но прежде загадочной страны необходимо было пересечь Хорезм, так негостеприимно встретивший нас. Сама природа старалась помешать русской экспедиции, солнце жарило совсем немилосердно. Ланжерон вынужден был объявить привал в чахлой рощице, которая не смогла укрыть всю армию, но солдаты валились в любое подобие тени. Лошади тяжело дышали, и пара из них уже отправилась в свой лошадиный рай. Никаких разъездов хивинцев так и не показывалось, а наша разведка в авангарде тоже не заметила неприятеля ни разу.
На отдых отвели час, по истечению которого люди с трудом поднимали себя и строились в колонны. Офицеры не решались кричать, а лишь уговаривали своих подчиненных выдавить из себя еще толику терпения, показать, что русскую армию никто не превзойдет в ее мужестве и настойчивости. Солдаты роптали, но не зло, не обреченно, а со злым смехом. Взбодрить войско смог отец Михаил, объявивший, что в Хиве их ждет колодец, выкопанный самим Симом. Набожные вчерашние крестьяне поверили в это сразу, и религиозное рвение разлетелось мгновенно. Теперь уже рядовые подгоняли командиров, просили скорее дать возможность прикоснуться к библейской легенде.
— Это Вы сейчас придумали? — спросила я иерея.
— Таким не обманывают, графиня, — строго ответил он. — Как на самом деле было, никто не скажет, но издревле пишут, что сын Ноя после Потопа остановился отдохнуть и увидел во сне триста факелов. И велел заложить в этом месте город, повторивший очертания их. И выкопал сам колодец, попробовал его воду и крикнул: «Хей вах!» — «прекрасно!». От него и пошло название Хива.
— И Вы сами в это верите?
— Дело не в моей вере, Александра Платоновна, а в том, во что будут верить люди. Это могло быть? Могло. Для меня то, что Сим жил и был в этих местах, неоспоримо. Могло быть так, как в этой легенде? Почему нет? Поэтому буду утверждать, что сын Ноя лично копал землю, чтобы добраться до воды, пока мне не докажут обратное.
Несмотря на воодушевление, предместья столицы Хорезма показались только ночью. Генерал не стал останавливаться для отдыха, армия молчаливой, едва слышно гремящей железом змеей втянулась в город, не имевший стен[3]. И так получилось даже лучше, потому что суета, поднявшаяся при появлении чужого войска, распространялась вяло. Сонные жители никак не могли осознать происходящее, прятались по домам и испуганно глазели в узкие окна на черных от пыли людей.
И как же приятно было осознавать свою правоту, когда первые плутонги вошли в раскрытые ворота Ичан-Калы — старой крепости. Здесь уже держали под прицелом едва одетых стражников казаки, но внутри самого кремля вооруженных людей оказалось едва ли на роту. Ланжерон, глядевший в куцую карту, рядом с которой адъютант держал большую свечу, взмахами шпаги направлял части по той или иной улице. Главной целью оказался расположенный у южных ворот дворец самого хана, отмеченный названием «кунярк»[4]. В ночной темени я не рискнула предпринимать самостоятельные поиски авантюр и остановилась рядом с генералом. Зато и слышала из первых уст доклады: что все ворота взяты под охрану и заперты, что во дворце Мухаммада не оказалось, а стража его сложила оружие, что единственный бой случился возле казарм, но не оставил после себя даже раненых ни с одной из сторон. Сильный залп двух плутонгов отбил у хивинских солдат желание сражаться.