Теперь привязанный к кровати мужик задумался. Так крепко, что даже не заметил, как Павлов начал протирать кожу вокруг дыры в его теле спиртом.
— Боюсь, что не увижу Индию.
Эти слова меня очень удивили. Ожидать можно было чего угодно: попасть в ад, не встретиться с родными, шпицрутенов, в конце концов. А тут нате! Индию он не увидит!
Почему-то именно такой нелепый страх побудил меня легким озарением коснуться сознания солдата. Там среди нитей фобий можно было бы и заблудиться, но нужную я углядела сразу, она словно дрожала еще от недавнего упоминания. Рядом звенела от напряжения даже не нить — веревка! — боязни операции, и ее трогать совсем не следовало. Нет, осторожно натянем именно эту «индийскую».
— Что ты знаешь о той стране, служивый?
Нестор уже провел острым ножом по животу, и туда я старалась не глядеть, чтобы самой не сорваться в истерику. Раненый застонал, опустил взгляд в попытке разглядеть, что с ним делают, но моя рука не позволила это ему сделать, заставляя смотреть мне в глаза.
— Индия. Зачем тебе туда?
— Интересно мне, барышня. Люди там другие, говорят, звери, птицы. Фрукты растут такие, каких не ел никогда. Вернулся бы — никто и не поверил бы рассказам.
Я потянула за нить страха, ввергая солдата в тоску и печаль о несбывшихся мечтах. Никогда до этого не приходилось мне озарять таким осторожным методом, но какой-то особой разницы тут не было.
Тоска проистекает из страха.
Никто о страхах лучше меня ведать не может.
— Поход наш продолжится, и мы дойдем до Индии. Увидим деревья-пальмы, песок на берегу океана. Это такое море — вода до самого горизонта, а до другого берега тысячи верст. Но ты этого не увидишь, солдат.
— Не увижу, — всхлипнул раненый.
— Как тебя зовут, солдат?
— Антип.
— Лет тебе сколько, солдат?
— Двадцать семь.
— Молодой совсем, солдат. Как в рекруты попал? По жребию? Барин отправил?
— Нет, барышня, по карточке. Барин на откуп старосте оставил рекрутчину.
Суть системы, по которой в новобранцы попадали большинство крестьян, я до конца не понимала, знала только в общих чертах. Со всех дворов собирались списки обо всех мужчинах, и раскладывались в зависимости от количества их в семье. Чем больше — тем выше карточка. Когда приходило требование о том, сколько рекрутов деревня должна дать, служить отправлялись те, чей двор оказывался верхним в стопке, а карточка с ним перекладывалась вниз.
— Без обмана все было?
— Все честно, нам выпало, отец меня и выбрал. Я бобыль еще был, а братья уже с женками. Мне и вышло лоб брить[4].
Я краем глаза посмотрела, что делает Нестор и быстро отвернулась. Он уже залез чуть ли не двумя руками в живот бедняге и копошился в его внутренностях.
— Тебе сейчас страшно, солдат. Ты останешься в этих диких местах, а Индию увидят другие. А ведь и ты бы мог сам, своими очами.
Несчастный Антип взвыл. Но рыдал он не столько от боли, сколько о судьбинушке своей, и я била в этот его страх все сильнее. Слезы катились по рябому лицу, стекали на серую рогожку, которой был покрыт стол.
— А еще в Индии живут удивительные птицы — попугаи. Перья их как радуга, а некоторые из них могут повторять, что услышали от людей. Но ты их не увидишь, солдат.
Во взгляде раненого промелькнула злость.
— И живут там еще огромные звери, которых называют слонами.
— У них носы дли-и-нные! — проревел Антип. — Я картинку видел!
— Но ты их не увидишь, солдат!
— Не увижу!
— Не увидишь, солдат!
Нестор тихо выругался, и, кажется, в мой адрес, я даже отмахиваться не стала, а взяла рядового за привязанную к столу ладонь. Антип сжал мои пальцы и просипел:
— А вот и увижу! Душу продам, но выживу и увижу!
И ойкнул от моей легкой пощечины.
— Душа тебе не принадлежит, чтобы торговать ею, солдат! Не видать тебе Индии!
— А вот и видать!
— Будешь дергаться — точно не увидишь! — рявкнул Павлов.
И вся операция так и протекала теперь: Нестор ругался, что пациент его ворочается, рядовой орал, мол, слонов он точно не только увидит, но и потрогает, а то и прокатится на них. Я дразнилась, что никакой тебе Индии, умрешь в Хиве, озаряя этот страх раз за разом. Остальные нити фобий в душе Антипа истончились, он забыл про них совсем, крутясь мыслью только о далекой и недосягаемой стране, в которую так боязно не попасть.
И когда Павлов сказал, что все закончено, тело мое чуть не упало, полностью лишенное сил. Рана на животе рядового оказалась заштопана неровными стежками.